На самом деле урки долбили гранит, подстегиваемые страхом. Надрываясь на лагерной работе, про себя они проклинали и лагерное начальство, и всю эту оголтелую команду беспризорников, и, конечно же, их главаря Беспалого. Зэки волочили огромные куски породы к узкой реке, пробившейся между сопками, складывали их на дощатый помост у воды и, стиснув зубы, мечтали о побеге, который в эти минуты представлялся им куда более желанным, чем изнурительный труд, доводивший их до истощения и полного бессилия. Но бежать было некуда.

Несколько раз осужденные отказывались работать, но всякий раз Беспалый находил способ сломить их сопротивление. Двоих зачинщиков нашли на следующий день с перерезанными глотками; четверо закончили свое существование в петле; человек шесть стали калеками в результате побоев, но большая часть саботажников пополнила прослойку педерастов, для которых, по предложению Беспалого, был выстроен новый спецбарак.

Высококачественный гранит добывался ускоренными темпами, и при этом начальнику лагеря Леватому уже не приходилось мотаться по всем объектам и следить за ходом работ. Теперь Леватый мог позволить себе среди рабочего дня полеживать под пологом, спасая свое краснощекое лицо от свирепого гнуса, и попивать присланный из Ленинграда коньячок. При этом он не беспокоился о том, будет ли сделана работа и выдаст ли их лагерь необходимые объемы гранита для Советской Родины. Леватый знал, что его зэки сделают все в лучшем виде. Ему же самому, мающемуся от безделья, приходилось с нетерпением дожидаться того дня, когда их забытый богом уголок распашут сотни бульдозеров и начнется грандиозное освоение северной земли, примутся строить дороги, заводы, а их лагерь, окруженный множеством поселков, превратится в некое подобие столицы.

И действительно, скоро такой день пришел: четыре баржи в очередной майский разлив реки привезли в их глухомань несколько тысяч человек — новых заключенных, ссыльных и вольнонаемных. Прибывшими были заполнены не только палубы, но и трюмы. Глядя, как мужчины и женщины нескончаемой вереницей сходят на берег, Леватый думал, что на Большой земле остались только больные и старики.

К осени близ лагеря выросло несколько поселков — длинные уродливые бараки появились на заболоченных берегах северной речушки, и оттуда можно было услышать не только крепкий мат мужиков, но и пронзительный младенческий крик. Даже за Полярным кругом жизнь не останавливалась ни на секунду. Наоборот, вдали от цивилизации она приобретала особую интенсивность — обычная влюбленность здесь перерастала в страсть, а вялая неприязнь раскалялась до смертельной вражды.

Беспалый добился от Леватого права свободно выходить из зоны. Частенько Тимоху видели в женских бараках, где его, словно эстафетную палочку, бабы передавали из одной комнаты в другую. Зэки, зная, куда направляется Беспалый, и не скрывая своей зависти, острили:

— Тимоша, ты уж там за всех нас потрудись на совесть, мы-то уже который год баб за титьки не держали, того и гляди забудем, чего куда пихать нужно.

Беспалый, памятуя о напутствиях братвы, не возвращался до тех пор, пока его мужское достоинство от непосильной работы не взывало к состраданию.

Беспалый был в законе.

Точнее закон старательно избегал его, подобно тому, как бывает в разлив реки, когда она осторожно обходит зубастые останцы, образовывая на пологих склонах песчаные пляжи. Но, милуясь со случайными подругами в женских бараках, Тиша не забывал о своих делах. Скоро Тимофей сумел распространить закон, а значит, и свое влияние на обитателей прилегавших к лагерю поселков. Вольнонаемные и ссыльные, проживавшие там, следуя традициям лагерей, спешили заручиться расположением молодого, но известного вора.

От внимания Леватого не ускользнул рост популярности его подопечного. Оставаясь наедине с Беспалым и угощая его дорогим армянским коньяком, Леватый по-отечески хлопал его по плечу и весело шутил:

— Резво ты пошел в разгон, Тимоша. Даже вольнонаемные и те без тебя шагу ступить не могут. Скоро все забудут, кто ты есть на самом деле, и начнут обращаться к тебе как к хозяину. — И уже совсем весело, едва сдерживая смех, Леватый добавил: — А может, тебе шпалы в петлицы вставить? Пройдет совсем немного времени, и я, глядишь, попаду к тебе в подчинение!

Николай Леватый не мог тогда предположить, что совсем недалек от истины.

Сплоченные беспризорники имели огромную власть в лагере. В один летний погожий день из рук Леватого они приняли винтовки и стали охранять своих собратьев-заключенных с той ретивостью, какая бывала свойственна разве что солдатам-срочникам первого года службы. Это нововведение Леватый объяснил прозаическими причинами: территория лагеря за последний год увеличилась втрое, число заключенных удесятерилось, а охрана оставалась прежней. Леватый расконвоировал многих зэков, которым оставалось тянуть небольшой срок, а потом в качестве эксперимента выдал им оружие для несения службы по охране и поддержанию порядка.

Невозможно представить себе более несуразное зрелище, чем заключенные под охраной таких же заключенных, как и они сами.

Тогда Тимофей даже не подозревал, что он закладывает в среде блатных новые уголовные традиции. Бывшие беспризорники, умевшие не только воровать, но и цепко держаться за жизнь, умудрились навязать свои неписаные законы не только огромному количеству раскулаченных в тридцатые годы мужиков, которых насильно оторвали от плуга, но и тертым блатным, знававшим не только лагеря и хозяйскую пайку, но и разгульную шумную волю.