Пороховицкий перестал мерить шагами кабинет, остановился и скрестил руки на груди.

– Я, милочка, к вам обращаюсь, – строго произнес он.

Капитолина оторвала взгляд от портрета императрицы и удивленно посмотрела на обер-полицмейстера.

– Отчего же вы молчите? – повторил свой вопрос Петр Лазаревич.

– Я не вижу необходимости разговаривать с вами, – с достоинством ответила Вайсман. – Полагаю, вы в состоянии и сами сказать все, что необходимо. Зачем вам собеседник, Петр Лазаревич? Вам скучно?

– Напрасно. – Пороховицкий покачал головой. – Напрасно вы так, Капитолина Михайловна. Я же вам добра желаю…

– В самом деле? – Вайсман усмехнулась.

– Да. Подумайте хорошенько. Подумайте и скажите, как вы считаете, что вам грозит за все ваши деяния?

– Полагаю, меня вздернут.

– Правильно полагаете, милочка. Всенепременно вздернут. И жизнь ваша оборвется в молодых летах, по сути, так еще и не начавшись. Если только…

– Что «только»? – вскинулась Капитолина.

Она в очередной раз коснулась платочком ссадины на носу и поморщилась. Ее изящные ухоженные руки также не позволяли представить себе картину, чтобы в них когда-либо способно было покоиться огнестрельное оружие.

– Если только вы не пойдете нам навстречу.

– Нам – это кому?

– Мне, например. В первую очередь мне.

– И в чем же это должно выражаться?

Хотелось табаку. Хотя бы одну понюшку. Или на худой конец вставленную в мундштук папиросу, как это любила Лиза. Но Капитолина не могла себе позволить обратиться с просьбой к полицейскому. Это бы означало явный признак капитуляции. А она привыкла в любых, даже самых непростых ситуациях держаться с достоинством. Как учил ее отец.

– Нас интересует ваша так называемая группировка, дражайшая Капитолина Михайловна, – продолжил полковник, усаживаясь за стол и придвигая к себе чернильницу. – Группировка, о которой мы тоже знаем, по сути, все. Вот только изловить вас не можем. Вы ведь, как угри. – Пороховицкий поморщился. – Ну да это вопрос времени. Изловим. Все равно изловим, даже не сомневайтесь. Жаль только драгоценное время на такой сброд тратить. Комиссия у нас вот серьезная из Петербурга ожидается. Сами понимаете: дела, заботы и все такое. Потому и предлагаю вам, Капитолина Михайловна, договориться полюбовно, так сказать. Вы мне рассказываете сейчас, где и как можно изловить дружков ваших, а я, в свою очередь, обещаю похлопотать за вас перед петербургским ведомством. Заменим вам смертную казнь на пятнадцать лет каторги, скажем. Понимаю, не самый лучший расклад, но что поделаешь? – Обер-полицмейстер развел руками. – Грешки ваши, милочка, не позволяют… А пятнадцать годков – это, скажу я вам, не так уж и много. Вы еще молоды… Все лучше, чем на висельнице-то болтаться. Сами посудите.

Пороховицкий взял в руки перо и аккуратно макнул его в чернильницу.

– Рассказывайте, Капитолина Михайловна.

– Рассказывать? – Казалось, девушка была немало удивлена такой постановкой вопроса. Ее тонкие брови рельефно изогнулись. – Что?

– Да все рассказывайте. Про Крестового Иннокентия. Про Евстафия. Про Поликарпа Скороходова. Да и про Мартынова тоже. Он ведь теперь с вами? Не так ли?

Вайсман рассмеялась. Затем легким движением откинула со лба челку. Вновь сложила ладошки на коленях.

– Вы в своем уме, Петр Лазаревич? Вы, что же, и впрямь думаете, будто я с вами откровенничать начну?

– Ну а почему бы и нет, милочка?

Капитолина враз стала серьезной. Решительно подалась всем корпусом вперед, и ее холодный взгляд буквально вонзился в лицо обер-полицмейстера. Черты лица заострились.

– Во-первых, я вам не милочка, господин Пороховицкий. И прекратите так называть меня. А во-вторых, и это главное, мне с вами на сделку пойти память папочкина не позволяет. Полагаю, он бы предпочел видеть меня на висельнице, но с чистой совестью, нежели задушевно разговаривающей с вами. И с запятнанной репутацией. Так-то, Петр Лазаревич. Я вам все сказала и давайте на этом закончим душеспасительные истории. Я, признаться, сильно устала.

Некоторое время Пороховицкий молча смотрел на девушку, затем тяжело вздохнул, отложил перо и взял в руку колокольчик. На зов обер-полицмейстера явился адъютант. Покорно замер на пороге начальственного кабинета.

– Уведите госпожу Вайсман, любезный, – мрачно произнес полковник.

Капитолина поднялась на ноги. Привычным движением расправила платье.

– До свидания, Петр Лазаревич. Приятно было с вами пообщаться.

Пороховицкий тоже поднялся.

– Не скажу, что взаимно, Капитолина Михайловна, – сдержанно отозвался он. – И насчет свидания… Боюсь, тут вы ошибаетесь, дражайшая. Виделись мы с вами сегодня последний раз.

– Ну и славно. – Капитолина улыбнулась.

Обер-полицмейстер внимательно проследил за тем, как адъютант вывел задержанную из его кабинета, а затем снова опустился в кресло. Нервно скомкал лежащий перед ним лист бумаги и швырнул его в мусорное ведро.

Мартынов огляделся.

– Тихо все. Начинай, – бросил он Поликарпу, и взгляд его снова устремился в темноту.

Предрассветный город спал. Поблизости не было ни души. В той части улицы, где она поворачивала налево, тьма казалась особенно густой. Никаких предметов и вовсе нельзя было разобрать. Единственный фонарь, расположенный у подъезда соседнего особняка, тускло освещал крыльцо и часть палисадника. Лучи его не заходили дальше ограды.