В Новое время концепция энергийная концепция языка обрела свое воплощение в трудах Вильгельма фон Гумбольдта, заложившего основы современного языкознания, современной философии языка. «Концепция Гумбольдта занимает особое место среди деятельностных представлений языка, – отмечает В. И. Постовалова. – Экзотичность его стиля мышления, сложность теоретических построений и глубокая интуиция вот уже полтора столетия неизменно притягивает к себе внимание лингвистов и философов. Собственно говоря, все последующие деятельностные представления языка можно рассматривать как редукцию программы Гумбольдта с утратой ее отдельных компонентов или же как ее альтернативы, принципиально противостоящие по своему замыслу» [133] .

Впрочем, как отмечает А. Н. Портнов, «было бы большим упрощением видеть в Гумбольдте лишь одного из основателей современного языкознания. Напротив, его работы в области языка представляют собой одну из первых попыток реализации культурной антропологии, но с совершенно ясным и недвусмысленным акцентом на вопросе о том, что составляет природу и движущие силы развития языковой способности человека» [134] .

«Понять, что такое человек, возможно лишь поняв, что такое его язык», – подчеркивал В. фон Гумбольдт. «Конечной целью любого познания является понимание того, чту человек есть на самом деле в соответствии со своей возможностью постичь и даже преобразовать мир <…> лишь изучение <…> языка может во всей полноте предоставить такое созерцание», – писал он в письме Фридриху Велькеру [135] . Вторя ему, видный американский лингвист Л. Блумфильд, подводя итог своим исследованиям, в конце своей жизни, писал: «Позвольте мне выразить уверенность, что свойственный человеку своеобразный фактор, не позволяющий нам объяснить его поступки в плане обычной биологии, представляет собой в высшей степени специализированный и гибкий биологический комплекс и что этот фактор есть не что иное, как язык <…> Так или иначе, но я уверен, что изучение языка будет тем плацдармом, где наука впервые укрепится в понимании человеческих поступков и в управлении ими» [136] .

Именно Гумбольдт четко сформулировал тот факт, что язык является специфически человеческим способом о-существления человеком своей богозданной сущности, – сущности в исходном смысле слова, – того общего, что делает нас единым человечеством. Гумбольдт настаивал, что в построении философии языка следует исходить из понятия единства, в котором снимается всякая противоположность единства и множественности. «Определение этого единства как Божества я нахожу банальным, так как им всюду разбрасываются безо всякой пользы. Выражения “мир”, “вселенная” приводят к совершенно слепым силам и к физическому бытию. “Мировая душа” – понятие еще более неуклюжее. Поэтому я предпочитаю остановиться на том, что ближе всего. Это единство – человечество, а человечество есть не что иное, как само “я”. Я и ты, как любит говорить Якоби, – это совершенно одно и то же, точно так же, как я и он, я и она и все люди» [137] , – писал он в письме к К. Г. фон Бринкману от 22 декабря 1803 года.

«Язык – изначально ди-а-логичен, – подчеркивал Гумбольдт, – а потому в нем неизбежно присутствует элемент некой состязательности —’ позднее эту мысль подхватили М. Бубер [138] , М. М. Бахтин [139] и О. Розеншток-Хюсси [140] . В статье «О двойственном числе» Гумбольдт отмечает, что «в самой сущности языка заключен неизменный дуализм, и сама возможность говорения обусловлена обращением и ответом. Даже мышление существенным образом сопровождается тягой к общественному бытию, и человек стремится, даже за пределами телесной сферы и сферы восприятия, в области чистой мысли, к “ты”, соответствующему его “я”; ему кажется, что понятие обретает определенность и точность, только отразившись от чужой мыслительной способности. Оно возникает, отрываясь от подвижной массы представлений и преобразуясь в объект, противопоставленный субъекту. Но объективность оказывается еще полнее, когда это расщепление происходит не в одном субъекте, но когда представляющий действительно видит мысль вне себя, что возможно только при наличии другого существа, представляющего и мыслящего, подобно ему самому. Но между двумя мыслительными способностями нет другого посредника, кроме языка.

Слово само по себе не есть объект, скорее это нечто субъективное, противопоставленное объектам; однако в сознании мыслящего оно неизбежно превращается в объект, будучи им порожденным и оказывая на него обратное влияние. Между словом и его объектом остается непреодолимая преграда; слово, будучи порождением одного индивидуума, явно напоминает чистый чувственный объект; но язык не может реализоваться индивидуально, он может воплощаться в действительность лишь в обществе, когда попытка говорения находит соответствующий отклик. Итак, слово обретает свою сущность, а язык – полноту только при наличии слушающего и отвечающего» [141] и, мы бы добавили, – Слушающего и Отвечающего.

По Гумбольдту, единая человеческая природа выражает себя посредством того, что он называл allgemeine Sprachkraft – «всеобщей языковой способностью», точнее – всеобщей языковой силой. Именно действием этой языковой способности и обусловлена не только возможность познания мира, но и та специфически человеческая способность суждения, которую Кант называл Urteilskraft – «рас– суждающая сила».

Для Гумбольдта язык – это не просто знаковая система коммуникации, состоящая из словаря и грамматических правил ее организации, язык – это прежде всего энергия, обусловливающая о– существлен-ность (энтелехию) коммуникации, порождающая саму эту коммуникативную систему. «Язык не есть продукт деятельности (Erzeugtes – ), а деятельность (Erzeugung – )», – подчеркивал он [142] . «В языке, – настаивал Гумбольдт, – действуют творческие первосилы человека, его глубинные возможности, существование и природу которых невозможно постичь, но нельзя и отрицать» [143] .