Война! Для кого она священна? Для серой массы на позициях, но никак не для сверху стоящих, она для них — объект наживы, выгоды и личного интереса. Сегодня за обедом услышал высказанную полковн[иком] Генерального] штаба уверенность, что более 11/2 месяцев война не продлится. Почему? Я думаю, потому, что все мы к тому времени дойдем до полного истощения нервных сил и обратимся в живые трупы.

Получена тревожная телеграмма о появившемся случае сыпного тифа еще в 24-м Сибирск[ом] полку. Беда! Помилуй Бог, если вспыхнет эпидемия, и кто будет виновником? Конечно — одни лишь врачи! Раз во главе санитарной части армии находят подходящим назначение всякой строевой завали, то пусть бы вся профилактическая медицина вместе с эвакуационной частью на войне была бы на полной ответственности лишь строевых начальников, а на ответственности врачей следовало бы оставить лишь одну лечебную медицину!

1 ноября. […] Столпотворение вавилонское у нас всюду идет crescendo [244] за переутомлением всех идет ужасная путаница в телеграфных сношениях, в бумагах; невообразимая перегруженность писаниной; по нескольку раз следуют одно отменяющее другое предписания касательно форм составления наградных списков и проч. Многие части и учреждения за отсутствием правильных сношений до сего времени пребывают как в темном лесу, не зная, какие вышли новые положения, приказы, циркуляры; мне многие из врачей адресуют «полевому инспектору»… Красный Крест на войне устроил себе настоящий спорт в погоне за всем эффектным [245] и чураясь, поднимая гвалт, если попадут к нему несколько человек б[ольн]ых тифом, сифилитиков и т.п., сваливая всю черную работу на воен[но]-лечебн[ые] зав[еден]ия. Представители его всюду имеют доступ и мутят верхи, восстанавливая и натравливая их на бедную военную медицину!

2 ноября. После обеда выехал в Марграбово (Олецко [246] ) оперативный отдел штаба; завтра начнут туда перебираться и прочие отделы. Вступаем на немецкую землю, вследствие оставления ее коренными жителями представляющую полную пустыню; жизнь там нам предстоит тяжелая. Я лично завтра отправляюсь через Сувалки на Симно [247] для осмотра 112-го полев[ого] госпиталя, а по пути и других, после чего только двинусь на соединение со штабом в Марграбово. […]

3 ноября. День погожий. До Сувалок решил ехать на лошадях, оставить их там при одном из госпиталей, а самому проехать дальше уже по железной дороге, ч[то]б[ы], возвратившись из своего санитарного турне, на своих же лошадках ехать в Марграбово, куда только еще проводится жел[езно]дорожн[ая] линия.

Остановился в госпит[але] № 339, где и заночевал. Пресимпа- тичный состав молодых врачей: лекаря Пумпяна, Лопот и Краузе со всей откровенностью свеженьких людей поделились со мной своими взглядами на текущее дело и критикой на сущестсвующ[ие] в воен[но]-санит[арном] ведомстве категории медикаментов] и инструментов, а также переизбыток писанины и формалистики в ущерб интересов обслуживаемого дела. […]

4 ноября. Чуть свет отправились на желез[ную] дорогу; в 7 утра уже выехали на Симно, ехали по-черепашьи, долго задерживаясь на разъездах; около 12 дня был в госпит[але] № 312, расположенном] у станции в премерзких условиях местности и квартирного удобства. С отходом войск к западу — последнюю неделю больных и раненых стало прибывать мало; стоянка здесь для госпиталя делается никчемной; надо перевести!

Около 2-х дня на госпитальных лошадях поехал верст за 30 по шоссе на Лодзее [248] , где стоит госпиталь № 316; приехал — уже темнело. Городишко еврейский, грязный. Госпиталь, как и первый, оказался в бездействии последние две недели. И его надо будет передвинуть. […]

5 ноября. Переночевавши в Лодзее, рано выехал обратно на Симно, ч[то]б[ы] оттуда отправиться на Сувалки. Всю дорогу моросил мелкий дождь, поля тонули в тумане, местами бороздились плугом мирный пейзан. Около полудня был в Симно, откуда, позавтракавши, отправились в товарном поезде на Сувалки, где ночью в вагоне и пробыли до рассвета.

6 ноября. Дождит и морозит. Приехал в госпит[аль] № 339 в Сувалках, где и остановился; осмотрел госпит[аль] № 504, «тифозный». Одна грусть; Боже мой, как плохо б[ольн]ым! Старший врач этого госпиталя тот, к[ото]рого я сместил было, а затем помиловал: он такой жалкий — глухой! От ужасного зрелища в означенном госпитале меня весь день душили слезы…

Был еще в госпитале № 397; мерзкое содержание б[ольн]ых, мерзкое отношение главного врача Лавриновича к коллегам; разбирательство их взаимных жалоб, а также сестер милосердия; полная противоположность] не оставляющим желать ничего лучшего во взаимных отношениях, виденных мной в госпит[але] № 316 (Лодзее)… […]

7 ноября. Часов в 9 утра выехал из гостеприимного госпиталя № 339 на Марграбово. Погода сухая; морозец. Ехал на своих серых по прекрасному шоссе; в 11 часов был уже в Ранках [249] , откуда версты через 2 переехал и границу. Боже мой, какая потрясающая картина всеобщего разрушения; в селениях ни одной живой души; здания все исковерканы как после землетрясения. Около часу дня прибыл в Марграбово, бывшее, очевидно, до войны весьма благоустроенным местечком, а теперь… […]

Наш отдел остановился около «Отеля Кронпринца» против костела. Внизу — разгромленный ресторан. Мне лично кое-как удалось устроиться в комнатке какого-то коммерсанта Фрица, бросившего здесь весь свой скарб и бежавшего. Размещаемся потеснее друг около друга, не разрознившись во избежание всяких внезапных нападений хитроумного врага. Находимся в гиблом районе Мазурских озер; для армии нашей поставлена очередная задача — взять Летцен [250] .