Вследствие нахождения в Гродно штаба армии возникает масса недоразумений с управлением коменданта крепости. Предположено передвинуться нам в Соколку [392] , где условия для помещения не обещают быть хорошими.

За ужином разговоры между нашими генералами, наводящими критику на Сиверса, что он не решился вчера же хотя бы дорогой ценой оказать выручку 20-му корпусу, к[ото]рый, по нек[ото]рым сведениям, будто бы и до сего времени пытается пробиться; но беда еще в том, что не знают где он. 28-я дивизия, хотя почти вся растаявшая, два полка 29-й и один сводный полк 53-й дивизии вылезли из петли, остальные же — увы! А при них будто бы до 1700 пленных немцев. […]

По имеющимся сведениям, сегодня к СВ от Липска шел бой; возможно, что с пробивающимися частями 20-го корпуса. «Для выручки доблестных товарищей, уже несколько дней ведущих неравную борьбу, приказываю завтра 10 февраля на рассвете перейти в решительное наступление… Действия должны носить самый решительный характер…» Будем, значит, по обыкновению переть в лоб да стеной, чуть ли не церемониальным маршем! Людей на святой Руси-де много, жалеть их нечего, жарь прямо, чего там ломать свои деревянные головы на к[акие]-либо маневренные действия!!

10 февраля. Погода стоит все слякотная. Крепостная пальба сегодня имела особенно интенсивный характер. Много прибывает раненых. Красносток, слава Богу, еще в наших руках.

Сивере по телефону просил Рузского освободить его от командования армией; Рузский чувствует себя больным и очень желает тоже освободиться от командования армиями фронта. В критическую минуту наши вояки, потерявши головы, все не прочь утечь с поля брани. У каждого из них имеются резервные болезни, к[ото]рые в мирное время не мешают им нести службу и доить казну, в военное же время являются хорошей отдушиной, ч[то]б[ы] во благовремении удрать. Все наши вожди — фокусники, мазурики и штукмейстеры без капли истинного патриотизма. Отвратительные твари! […]

Раненые наши переносят свои несчастья без стонов, без тени ропота и недовольства. Тем возмутительней, что поводыри их — гробы повапленные! […]

11 февраля. С раннего утра до поздней ночи артиллерийская] пальба из фортов. Все та же суета и бестолковщина. Все двигаются, бегают, мечутся из стороны в сторону не для того, ч[то]б[ы] что-н[и]б[удь] сделалось, а так, ч[то]б[ы] только выходило как будто дело делают. […]

Лечебные заведения Гродно переполнены ранеными и больными, коих скопилось более 5 тысяч; вывозка их затруднена за невозможностью] подачи надлежащего количества поездов. Более чем половину командного состава надо было бы признать невменяемыми по нервному истощению и расстройству.

Потрясающая картина на питательном пункте при эвакуационном] пункте; по городу, как тени, плетутся раненые с позиций. Заявились остатки из 27-й дивизии: дивиз[ионный врач] и интендант, а также несколько санитаров. Дела наши сегодня ухудшились, и мы потеряли то, что взяли было вчера. Выручить 20-й корпус не удалось.

Приехали новый начальник штаба Попов [393] и временно командующий армией генерал Радкевич. Сивере после ужина, еле сдерживаясь от слез, распрощался со всеми и отправился на ожидавший его поезд в Петербург. Начинать теперь будем опять сказку сначала! И у Сиверса обострилась резервная б[олез]нь: увеличилось количество ацетона и сахару в моче!!! Все штабные поехали на вокзал провожать, я же — нет: не видел я от него крупных неприятностей, но и никакой не испытал от него приязни ни к себе, ни к врачам. Следовало бы всех офицерских чинов с расстроившимися нервами на войне и со всякими содержаниями в моче ацетонов и т.п. нещадно теперь же вовсе увольнять от службы.

Познакомился сегодня поближе с Мишей Власьевым — тип интересный, на войне могущий быть геройским, в мирное же время — карманным вором, хулиганом и к[аким] угодно разбойником… […]

12 февраля. Хорошая солнечная погода; немного утром подморозило.

Весь день с фронтов — ожесточенная канонада. Длинной вереницей идут по городу раненые, массу везут в подводах и несут в носилках. На вопрос, как наши дела, вояки штабные отвечают, что «так себе — как и вчера», много-де положили немцев! Но ведь не меньше же положено и наших?! Выходит какая-то бессмысленная бойня.

Наше выступление из Гродно отложено на неопределенное время. Наряду с крепостными госпиталями здесь развернули и четыре лазарета 15-го корпуса. Лечебные заведения переполнены — кромешный ад!

За обедом разговаривал с временно командующим армией Радкевичем; затронули, между прочим, еврейский вопрос и гигиену труда; своим гуманным и довольно просвещенным взглядом на вещи произвел на меня прекрасное впечатление; подкупает в нем еще простота обращения и отсутствие дутого снобизма. Он — не Генерального штаба, а артиллерист по образованию. […]

Командиры полков Старорусского [394] и Новоторжского [395] , успевшие «продрать» из железного кольца, рассчитывают получить «Георгия»! В Старорусском осталось около 700 чел[овек], в Новоторжск[ом] же около 1200 чел[овек]. В газетах — все те же хвастливые убаюкивающие сведения о наших доблестях!

Познакомился с г-жой Кайгородовой в ее госпитале. Уверяют, что она — немка по рождению; кроме того, в ее госпитале главным врачом состоит чистейшей воды немец. Здесь же, в передовом районе, войска продолжают обслуживаться Рижским отрядом, весь медицинский и хозяйственный] персонал коего состоит из плохо говорящих по-русски немцев!! Заведующий отрядом князь Кропоткин [396] , к[ото]рого совсем не видно, сам женат на немке! А у нас в России всё стараются освободиться от внешнего и внутреннего немца!