В помещении перевязочн[ого] отряда и обозных — следы вчерашней катастрофы от налетевшего немецкого аэроплана, к[ото]рый выбросил бомбу и жарил из пулемета. А что будет с началом военных действий у нас на фронте? Мне рисуется в ближайшем будущем препоганая для нас перспектива: немцы нас удушат облаками газов и искрошат нас своими адскими орудиями с напущенных на нас целых эскадрилий аэропланов.

Через «Попову гуру» перевалил в Сюлко [852] , где расположился штаб дивизии и живет временно исполняющей] должность «комкора» генерал Кордюков [853] — пьянчуга, весьма скорбный головой, но настоящий Левиафан по части половых устремлений — валандается открыто с своей объявленной им «невестой» [854] . И черт бы с ними — пусть бы занимались своими павианскими утехами, если бы не страдало от того дело, но… «невеста» его уж слишком стала вмешиваться в недолженствующие ее касаться сферы деятельности, и главным образом это засилье больно переживается дивиз[ионным] врачом Скворченко — человеком на своем месте вполне. Какое-то проклятие тяготеет над русским человеком: чуть он сделается начальством, почувствует себя «царским слугой» так норовит как можно больше давать себя чувствовать своим подведомственным, и что всего ужаснее — такое явление наблюдается и в среде ученых людей, в среде педагогической и духовной! Садическое стремление к издевательству над подвластными! Сам же возвышается в своих собственных глазах до степени сверхчеловека, давая простор своим хамским инстинктам и самодурству, по чисто животным мотивам беря себе все плюсы своего официального положения и все-все, что только может своим безнаказанным иммунитетом себе сцапать ценой угнетения безответных людей, нищих духом… Созерцаю отвратительную картину суетящихся «крупных и мелких бесов», для к[ото]рых боевой лозунг — не «все для войны», а «все от войны»!! […]

Слухи, что приезжает на фронт «Сумбур-паша» принц Ольденбургский; думаю, что сей сатрап до нашей дыры не доедет; какой расчет ему ломаться по позициям, когда со всеми удобствами он может узреть «блестящий» вид армии в лучшей обстановке, но ближе к своему салон-вагону? […]

26 февраля. Прелестная погода, хорошо накатанный санный путь. Отправился в объезд района 12-й Сибир[ской] дивизии; побывав в Потрох, куда прибыла недавно Ксениинская летучка, в Шумлянах [855] , где расположился штаб дивизии, в восточной окраине Ставентына у Ляса Кобыла на высоте 416, где 48-й стрелковый полк в резерве, наконец — у Краснолесья на высоте 437, где на позициях 46-й стр[елковый] полк, составляющий правый фланг дивизии и образующий стык с 23-й дивизией. «Начдив» Архипович [856] , хотя и Генерального штаба, но человек весьма скромный, обстоятельный и добросовестный работник — почти ежедневно посещает окопы, где иногда и заночевывает; кавалер двух «Георгиев»; его спартанизм меня пленяет.

В 48-м полку, пережившем нынешней ночью с прочими полками дивизии тревогу по части взрывания всяческих «камуфлетов», «morituri» [857] устроили мне громкий обед с музыкой […]

28 февраля. День моего тезоименитства! Проснувшись ночью, около 2 часов, услышал ужасающую канонаду: палили неистово и из орудий, и из пулеметов, и ружей, и минометов; такой интенсивной массовой стрельбы я не припомню чуть ли не с октября 1916 года. Поздно взошедшая луна светила мне в окно хаты; не хотелось мне вставать и одеваться, ч[то]б[ы] сходить на разведку в штаб; почитавши в постели газету, в 3 я заснул, канонада же без умолку продолжалась. Оказывается, немцы повели сильное наступление преимущественно на полки 12-й Сиб[ирской] дивизии, а также и 23-й. По всему видно, что результаты для нас мало представляются утешительными. О количестве потерь узнаю завтра-послезавтра. […]

Зато получена сегодня в штабе радостная телеграмма о взятии англичанами Багдада! Ура! Успехам наших союзников я радуюсь от всей души, нашим же — нет. Пламенно желаю, ч[то]б[ы] прусский милитаризм был сокрушен, но так, ч[то]б[ы] победителями оказались наши союзники, а не мы; к лицу же полицейской казенной Руси шло бы быть покалеченной для вящего ее вразумления, к чему логически ведет содружество бухарского абсолютизма с темными, нечистыми силами!

А давно ли было, когда Победоносцев [858] , говорят, убеждал Александра III [859] в том, что Россия пользуется особенным благоволением провидения, и что исторические законы, управляющие жизнью других народов и стран — неприложимы к России?.. Каким вздором отзывается для меня слюнявый дифирамб нашего поэта, что-де Россию и умом-то нельзя объять, и что у нее какая-то особенная стать (не лошадиная ли над верхом государственных озорников?!), и что в нее можно только верить!..

1 марта. Дождит, с гор потоки. Ночью опять ожесточенная канонада; немцы атаковали на этот раз соседний наш справа 41-й корпус. Пускают убийственные газы, взрывают какие-то там горны, камуфлеты… Более или менее точные сведения о наших потерях людьми надеюсь получить сегодня-завтра; должны быть большими. Позиции свои мы будто бы в конце концов удержали и восстановили свое прежнее положение, забравши в плен всего-навсего двух немцев, и то одного из них тяжело раненного!

Вообще в штабе бравурно-хвастливого настроения победителей не замечается, стараются скрытничать и замалчивать. Без сомнения, в донесениях в армию постараются по принятому обычаю елико возможно передернуть карты в выгодную для себя сторону. Начдивы почтеннейшие Оссовский и Архипович (первому ужасно надоела батальная канитель, а второй, кроме того, и сильно устал) с нетерпением жаждут уйти из этой «грязной истории»; «комкор» же Ступин просил продлить себе отпуск для лечения в Киеве до

15 марта. Мне так понятна психология и тактика этих трех весьма уважаемых мной военачальников, не желающих портить себе в дальнейшем репутации, хотя и по независящим от них обстоятельствам, подобно тому, как опытные и хорошие врачи, оберегая свое renom'e [860] , всячески стараются улизнуть от безнадежного больного, ч[то]б[ы] только он не умер у них на руках! […]

Пришел секретный приказ с фронта с воззванием к солдатам, к их патриотическим чувствам по поводу того, что-де в Петрограде и др. городах внутренней Руси «проливается кровь» и т.д. Приводятся в нем сообщения о возникших забастовках и волнениях. Это обстоятельство и для высших-то чинов в передовом районе было некоторой неожиданностью, объявить же о нем солдатам значило бы подлить масла в огонь… Хотя немного, может быть, поздновато, но одумались и спохватились, что-де не ладно теперь открывать глаза воинам на совершившееся там, в тылу скверное дело, а потому решили пробить телеграфно отбой: приказу сему не давать дальше никакого движения и даже изничтожить.

Передают, что в Петрограде кровопролитие было большое — действовали славные казаки с жандармами, забастовали в нем все заводы. Так крепкая наша власть бесстрашно и мужественно идет вперед… по пути государственного разрушения! Не поздно ли уж будет, если бы теперь политика бесчестного самодержавства пошла на те уступки общественности, к[ото]рыми последняя раньше и была бы, может быть, удовлетворена. Наши благородные союзники, кажется, вправе были бы вызвать теперь к барьеру русское правительство за грубую измену их общему делу.