Леила уложила мать на подстилку, тепло укутала одеялами, половиками, джутовыми мешками и стала растирать ей все тело. Видя, что мать не приходит в себя, а только тихо шепчет: «О, боже», — Леила в испуге заметалась по комнате. Налив стакан воды, девушка поднесла его к губам матери.

Саджани тяжело вздохнула, заскрежетала зубами, в уголках губ выступила пена, и вдруг стала кричать, словно мучилась от родов. Она корчилась, сжимала кулаки и металась из стороны в сторону.

Гангу встал, подошел к жене, приложил руку к ее горячему, покрасневшему лбу и почувствовал, как сильно пульсирует кровь у нее в жилах.

— Она заразилась от меня лихорадкой, — сказал он. — Леила, укрой мать одеялами, что были на мне.

Пока Леила укутывала мать, Саджани тихо стонала, потом вдруг нахмурила брови, лицо исказилось гримасой боли, глаза закатились, и она потеряла сознание.

Гангу завернулся в одеяло и заявил, что пойдет за доктором.

— Но ты умрешь, отец, если выйдешь, ведь тебя всю ночь трепала лихорадка, — сказала Леила. Ей удалось уговорить Гангу остаться дома и присмотреть за матерью. Девушка уже собиралась бежать на розыски врача, когда в хижину вдруг вошел Нараин; его обязанностью было созывать кули на работу.

— У меня отец и мать заболели, дядя, — сказала Леила, подходя к нему. — Прямо не знаю, что делать!

— Это; наверно, холера, — воскликнул он, — холера! — и даже не взглянув на больных, бросился к своей хижине с криком: — Холера! Холера! Мать Балу, поскорее уводи детей! Холера! У нас началась холера!

Нараин не мог забыть, как в прошлом году от холеры меньше чем за месяц умерло около двухсот кули. Одно упоминание об этой болезни приводило его в ужас.

Леила трясла Будху, пытаясь разбудить его, чтобы послать за доктором, потому что крики Нараина смутили ее. Но братишка только пробормотал что-то и повернулся на другой бок. Девушка подошла к матери. Слабое дыхание Саджани напоминало шелест крыльев насекомого. У Леилы помутилось в голове от страха, она опять услышала крики Нараина, к которым присоединилось множество других голосов. Она подошла к двери.

Перепуганный Нараин бежал вдоль улицы, ноги его подкашивались, он весь дрожал, одежда промокла от пота. Слухи о холере быстро распространились по поселку; вместо того чтобы идти на работу, кули начали собираться небольшими группами возле домиков, где жили сардары.

Какой-то сардар, решив, что кули хотят с ним расправиться, с перепугу засвистел в свисток.

На его свист сбежались дежурившие в поселке сторожа с заряженными винтовками и окружили толпу перепуганных насмерть, плачущих, стонущих, переругивающихся кули.

Вопли женщин, плач детей, голоса мужчин сливались с кудахтаньем кур и криками петухов, доносившимися из домов сардаров. Несколько минут царил ужасающий гам.

Но вот появился Рэджи Хант, и мигом все смолкло. Он был в пижаме и ярком халате, с револьвером в руке, за ним по пятам шагал вестовой с винтовкой.

— Что это у вас здесь случилось, грязные свиньи? Из-за чего вы подняли крик в такую рань? — заорал Рэджи, стараясь придать своему лицу властное выражение.

— У нас началась холера, — попытался объяснить дрожащим голосом Нараин, выступая из толпы.

— Черт побери! Есть из-за чего поднимать такой шум! Ах вы дурни набитые! — воскликнул Рэджи Хант и обернулся к сардару Неоджи, который свирепо размахивал перед толпой своим кхокхри.

— Не позволяйте им расходиться, — приказал Рэджи и направился к амбулатории, здание которой находилось на вершине холма, чтобы позвать врача де ля Хавра или Чуни Лала. Рэджи то и дело оборачивался на ходу и угрожающе поглядывал на толпу, размахивая револьвером, чтобы никто из кули не вздумал пойти за ним.

Он так упивался сознанием своей власти, что даже забыл про зной и духоту. Солнце уже поднялось над горами, и жаркий воздух колебался над пустынной, сверкающей металлическим блеском дорогой.

Леила стояла на пороге, с тревогой выглядывая из двери, — ей хотелось побежать и объяснить этим перепуганным людям, что нет никакой холеры, но она боялась отойти от матери.

Будху проснулся и уцепился за край ее покрывала, плача от страха.

— Что случилось? — спросил у нее отец.

Девушка стояла в нерешительности, не зная, что делать.

Вдруг она увидела, что к хижине направляются англичанин и индиец в сопровождении стражника.

— Вот в этой лачуге, — сказал, подходя, стражник, и Леила отошла от двери.

Она услыхала, как английский доктор сказал:

— Спросите у женщины, можно ли войти?

Стражник вошел в хижину, гремя тяжелыми бутсами, огляделся и крикнул:

— Пожалуйте, хузур!

Доктора вошли.

Гангу со страхом и надеждой повернул к ним потное лицо, губы его дрожали.

— Как дела, малыш? — преодолевая смущение, обратился де ля Хавр к Будху, который насупившись стоял в дверях с голубем в руках.