— Знаете, — сказал он, — в общем кули здесь до известной степени находятся в более благоприятных условиях. Мы относимся с уважением к их обычаям и предрассудкам. Они имеют кров и пищу. Им позволяют держать коз и кур. У них незатейливые вкусы, и они, по всей вероятности, чувствуют себя неплохо. Представления их скудны, и они довольствуются небольшим запасом слов. Может быть, они действительно угнетены, я полагаю, никто не будет этого отрицать; но они не ощущают этого так, как ощущали бы мы. Этого нельзя забывать. — И он поглубже уселся в кресло и стал шарить по карманам, ища свой кисет с табаком.

Этот случай вспомнился де ля Хавру и на мгновение как будто озарил все; ему вдруг представилось, что, может быть, он и на самом деле преувеличивает. Он приготовился уходить.

— До свидания, миссис Крофт-Кук. До свидания, — стал он прощаться.

— До свидания, Джон, — улыбнулась ему миссис Крофт-Кук, поднимая голову от книги Маргарет Петерсон «Любовь в Сахаре», которую она раскрыла, когда мужчины начали спорить, на том самом месте, на котором остановилась утром.

— Подождите меня, Джон, — сказала Барбара, перед этим уходившая ненадолго. — Я пройдусь с вами.

— Я думала, ты поедешь верхом, моя крошка, — сказала миссис Крофт-Кук, — и заранее распорядилась, чтобы конюх оседлал твою лошадь, тем более, что он всегда слишком долго копается…

— Я не надолго, мама, — ответила Барбара и вышла вслед за де ля Хавром.

Крофт-Кук был слишком занят, чтобы вмешиваться в жизнь дочери, и ограничивался тем, что иногда выражал свое неодобрение ворчанием. И на этот раз он не стал слушать замечаний жены, а налил себе стакан неразбавленного виски и удалился в свою небольшую контору за верандой. А так как он был деловым человеком и, вдобавок, у него в голове стоял легкий туман от виски, он тут же забыл про докладную записку де ля Хавра о холере и углубился в реальные факты, выраженные в фунтах, шиллингах и пенсах.

Ряды кирпичных домиков в поселке кули, с их железными крышами, сверкавшими в бледном сиянии предвечернего солнца, произвели на Саджани огромное впечатление. А когда Бута подвел всю семью к одному из домиков на дальнем конце улочки в глубине долины, она невольно воскликнула: — Да он почти такой же, как дом нашего деревенского судьи!

Гангу собственными руками построил свою глинобитную хижину в деревне и имел представление о том, какие должны быть дома в условиях климата Индии; он понимал, что эта покрытая жестью коробка вовсе не так хороша, потому что в ней будет очень жарко летом и холодно зимой. Его не так-то легко провести, и он был далеко не в восторге от аккуратного вида домика.

— Ну разве тебе снилось, что ты когда-нибудь будешь жить в настоящем доме? — восклицал Бута. — Мы, деревенщина, ничего не умеем. Посмотри, какие домики строят англичане даже для простых рабочих!

Предположение Гангу подтвердилось, когда он вошел в помещение следом за своей взволнованной, дрожащей от возбуждения женой: в тесном домике, стоявшем стена к стене с другим таким же домиком, было жарко как в печке от раскалившейся железной крыши. Он обвел глазами комнату, заглядывал в углы, куда не проникал свет, и ему показалось, что тяжелые, непроницаемые стены придавили его со всех сторон: он никогда не испытывал такого чувства в их деревенской хижине из податливой глины, даже когда задыхался там от дыма. И в то же время, когда он вышел на середину комнаты, ему показалось, что негде повернуться. Но он старался себя подбадривать, надеясь, что они скоро привыкнут к новому дому.

— Здесь мы сложим печку, а в том углу у нас будут стоять ведра с водой, — суетилась Саджани, с увлечением распределяя площадь в новом доме. — Иди-ка сюда, Леила, и ты Будху, — крикнула она детям, которые остались на улице, — ну-ка принесите мне пару кирпичей и немного глины.

— Имей терпение, о мать моей дочери! — остановил ее Гангу. — Давай сначала немного отдохнем, а потом уже начнем складывать печку и выбирать место для ведер. Во всяком случае, этот угол надо отвести для спанья. Немного погодя мы все это наладим.

— Да, да, — подтвердил Бута, — теперь отдыхайте! Мне тоже надо идти. Но я позову Нараина, это ваш сосед, его хижина рядом с вашей. — Нараин! — заорал он так громко, что его голос отдался эхом в железной кровле.

— Я здесь, сардар, — ответил старческий голос.

— Ну вот и отлично; я скажу сторожу, пусть он тут присматривает, — сказал Бута. — Он караулит поселок, чтобы не было краж. А меня ждут дома.

И он поклонился Гангу, смиренно сложив руки; может быть, тут сказывалась привычка человека, принадлежавшего к низшей касте, а может, ему просто было немного совестно и он чувствовал свою вину перед семьей, которую заманил сюда ложными обещаниями.

— Хорошо, Бута Рам, спасибо, — попрощался с ним Гангу, и, когда сардар ушел, он сбросил со спины тяжелый узел с домашним скарбом, вздохнул с облегчением и сел.

— Я сейчас подмету комнату и промажу пол коровьим навозом, если ты побудешь на улице, — сказала Саджани. Домовитая хозяйка, вечно занятая хлопотами по дому, стиркой и уборкой, она не могла спокойно сидеть без дела.

— О, сядь и отдохни хоть немного, мать Леилы, — сказал Гангу с легким раздражением, глядя сквозь низенькую отворенную дверь на фигуру Буты. Сардар торопливо шагал мимо кули, стоявших группами у пыльной дороги. По обеим сторонам ее выстроились домики, в их крышах, как в полированных щитах, отражались лучи заходящего солнца. Утомленный Гангу поднялся и вышел на улицу. Глядя на низкорослых темнокожих кули, сновавших по поселку, он испытывал к ним и симпатию и недоверие: а вдруг они окажутся такими же ненадежными, как Бута Рам или тот бабу из конторы?