– Господин Слободски, хотите кофе? – с материнской интонацией поинтересовалась Мария Альбертовна.

– Хочу, тетя Маша, – в тон ответил Алекс и по-детски улыбнулся.

– Мальчик ты мой, не съели бы они тебя. – На глазах женщины выступили слезы. Слободски понял: секретарша борется с желанием обнять его, и сделал шаг навстречу.

– Не волнуйтесь, тетя Маша, я не очень съедобный.

Мария Альбертовна прижала к себе молодого босса, погладила по волосам и, словно застеснявшись своего человеческого порыва, отступила назад:

– Соки, господин директор, имеются в вашем баре. – После чего повернулась к стене, отделанной дубовыми панелями, и нажала кнопку. Алекс пронаблюдал, как две панели медленно раздвинулись, открывая замаскированный в стене огромный резной буфет: – Ваш дедушка называл свой бар погребком. В него вмонтирована холодильная установка. На верхней полке бутылки брендов нашей компании. Внизу безалкогольные напитки. Но если хотите, я сама буду выжимать для вас сок из свежих апельсинов.

– Тетя Маша, – взмолился Алекс, – если не трудно, надавите апельсинов. Я эти суррогаты ужас как не люблю!

– С радостью! Иван Алексеевич тоже предпочитал натуральные. А если выпивал водки, то чистой, никогда ни с какими тониками ее не смешивал.

Секретарша достала платочек, смахнула слезу и вышла. Алекс медленно обошел огромный кабинет. Одна из его стен, из сплошного стекла, открывала вид на мегаполис. Письменный стол с обширнейшей треугольной столешницей, прозванной подчиненными «кленовым листом», располагался напротив двери. В торце длинного стола для совещаний возвышалось жесткое кожаное кресло с высокой спинкой. По бокам – дюжина таких же, но со спинками пониже: Иван Алексеевич справедливо полагал, что дремать в его кабинете посетителям не следует. На стенах ни живописи, ни гравюр. Пройдясь вдоль них, Алекс заметил на каждой второй панели такие же кнопки, как и та, что открыла перед ним буфет. Догадка молодого хозяина подтвердилась – раздвижные стены кабинета скрывали стеллажи с прессой, документами и двухметровый сейф.

Мария Альбертовна внесла на подносе высокий стакан с апельсиновым соком.

– Господин директор, сегодня у вас жесткое расписание. Можете ознакомиться. – Она кивнула на поднос, где рядом со стаканом лежал длинный листок. Алекс взял стакан и, потягивая апельсиновую влагу, проглядел компьютерную распечатку.

– На этой неделе я ни в каких раутах участвовать не буду. Приму только юриста и Маура, когда тот приедет. Скажите, тетя Маша, почему в кабинете нет телефона?

– Иван Алексеевич телефоном не пользовался, оставляя телефонные переговоры мне. Он предпочитал встречи с глазу на глаз. Компаньоны к этому давно привыкли. Если вы пожелаете такой порядок изменить, аппараты будут поставлены.

– Пока ничего менять не будем. Сперва я должен войти в курс дела, потом посмотрим. – Секретарь кивнула, но к двери не пошла. Алекс вопросительно взглянул на нее: – Что-нибудь еще?

– Господин директор, я должна вам сразу сказать… – Секретарша замолчала и опустила глаза.

– Выкладывайте, тетя Маша, я с интересом вас слушаю.

– Вы вправе найти себе в помощницы молодую и красивую девушку. Мне будет обидно, если вы сохраните меня из жалости. У вашего деда было доброе сердце. Мне кажется, вы в него. Поэтому считаю своим долгом сообщить вам: Иван Алексеевич назначил мне прекрасную пенсию, и я ни в чем не буду нуждаться.

– Если хотите мне нагадить, можете увольняться.

– Ну, зачем вы так!

– Говорю, что думаю.

– Спасибо, господин директор, вы и в этом в своего дедушку.

Оставшись один, Алекс достал из кармана конверт. Это было письмо Ивана Алексеевича, добытое из сейфа в ночь его смерти. Молодой человек уже знал послание почти наизусть, но, поскольку предсказания деда начали сбываться, не удержался и перечитал еще раз. Скорее это было даже не письмо, а ряд мыслей, высказанных юному преемнику в качестве деловых советов. Старик знал своих сотрудников. Он писал внуку:

«Старая дура Машка работает со мной тридцать лет. Будет кокетничать с отставкой, не вздумай ее отпускать, она человек преданный. Сильна не умом, а удивительной бабьей интуицией, так что прислушивайся к ней.

Мой американский немец Ганс Маур – хам, зануда и извращенец, но не в половом, а в бытовом смысле. Ест вареную свеклу и пьет чистый спирт. Но без него пропадешь. Это классный спец. Живет только делом. Ни жены, ни детей. Даже племянницу, когда взял ее на фирму, полгода держал без зарплаты. Отнять у него работу – значит приговорить к смерти. В свое отсутствие смело оставляй фирму на него».

Затем дед писал о каждом из двенадцати директоров. Его характеристики были точными и хлесткими. За характеристиками следовало предупреждение: «Держи их всех на дистанции. Слепо не доверяй».

В конце письма Иван Алексеевич еще раз советовал внуку: «Рекомендую приблизить к себе только четверых из моего окружения: секретаршу Машку, юриста Стэна, няньку Сотова и Ганса Маура. Его племянницу можешь трахнуть, но она никому на фирме пока не дала. С казаком Сотовым обязательно проведи беседу. Иначе он может смыться. Семен передо мной чист. Он свой долг отработал. Если Сотов захочет, сам расскажет о нашем знакомстве. Не захочет – не пытай. Постарайся взять его в Россию».