Лицо Микояна покрывается розовыми пятнами.

– Ты уверен, что не ошибаешься?

– Сигналы не всегда подтверждаются. Но, как говорит товарищ Сталин, лучше арестовать сто невиновных, чем проглядеть одного врага. Зелен в Англии был? Был. В Америке был? Тоже был. Контакты с представителями белогвардейской эмиграции имел? Имел. Почему он там наших сотрудников сторонился? Человек с чистой совестью так не поступает.

– Он, Лаврентий, за океаном много полезного сделал. – В голосе Микояна особой твердости уже нет.

– Враги часто стараются хорошо работать – для маскировки. У меня не только на него сигнал. – Голос Берии становится вкрадчивее и глуше: – Несколько заместителей наркомов задумали такое. Понимаешь, чем это пахнет? В один день десять наркоматов захватывают враги?!

– Не могу поверить?! – продолжает держать оборону Микоян. – Как такое может быть? Десять заместителей сговорились против десяти наркомов!

– Может быть, не десять, а восемь. Какая разница!

– Очень трудно поверить, Лавр. В голове не укладывается…

– Хорошо, Анастас. А если я тебя спрошу так: поручишься ты своим партбилетом, своей совестью и своей жизнью за этого еврея? – Берия чуть кривит губы и опускает глаза. Он дает возможность коллеге по Политбюро спокойно обдумать свой ответ.

Микоян нервно подходит к окну. Его побледневший лоб покрыт капельками пота, Анастас Иванович понимает, что сейчас предаст человека, которому верил, которого считал чуть ли не сыном. Он отходит от окна и садится в кресло напротив гостя:

– В наши дни смертельной борьбы с врагами поручиться даже за близкого родного человека было бы политической ошибкой.

– Ты умный человек и верный соратник нашего любимого вождя, – продолжая кривить губу в едва заметную усмешку, произносит Берия. – Давай выпьем по бокалу твоего шампанского. Зачем хороший напиток выдыхается.

Два члена Политбюро поднимают бокалы, и их звон сливается с бряканьем телефона. Оба слышат, что звонит вертушка. Берия подносит бокал к губам и медленно выпивает. Микоян выпивает с ним и только потом поднимает трубку.

– Конечно, Коба, сейчас выезжаю.

– Вот видишь, Анастас, я же сказал, позвонит. Поедем в Фили, покушаем с товарищем Сталиным. Сегодня очень радостный для всего советского народа день.

Екатеринбург. 2000 год. Март

Алекс получил по электронной почте послание Линды Кеди и с большим интересом всмотрелся в портрет Михаила Станиславовича Слободского. У вновь испеченного заводчика имелся и личный сайт в Интернете. Открывался он биографией молодого предпринимателя.

Михаил Станиславович появился на свет в одна тысяча девятьсот шестьдесят девятом году в городе Новомытлинске Московской области. Благодаря природным способностям и личному упорству, пройдя все стадии социальной лестницы, провинциальный вундеркинд добился почета и богатства. Не было лишь указано на этом сайте, что еще недавно Михаила Станиславовича Слободского величали Михаилом Федоровичем Чумным, а еще раньше – Мишкой Чумой. Ни слова не говорилось и о родителях предпринимателя. Естественно, Алексу в первую очередь захотелось познакомиться с ними. Если принять версию, что Михаил Станиславович происходил из рода Слободских, корни его родителей и американской семьи Алекса должны быть общими.

Он набрал Линде ответное сообщение. Поблагодарил за дельную информацию и просил координаты автора статьи Гоши Вяземского. Отправив электронное письмо, закрыл ноутбук, потянулся и вернулся к мыслям о Марине.

Влюбленный босс лежал в огромной постели номера люкс лучшего екатеринбургского отеля «Урал» и размышлял о своем решении вступить в законный брак. Вспомнив удивленное лицо Натальи Андреевны, Алекс не мог сдержать улыбки. Затем он припомнил пунцовые от смущения щеки Марины. На его предложение руки и сердца она ответила просто: «Если ты серьезно, то да». Ему очень не хотелось расставаться с Мариной, но в отель невеста не поехала. Молодой американец с удивлением узнал, что девушка, позволившая себе провести ночь с любимым в гостинице, на Руси считается шлюхой. Слободски долго над этим смеялся, но настаивать не стал. Обычаи исторической родины требовали уважения.

Вчерашний день со всеми его переживаниями плюс умопомрачительная разница во времени между столицей Урала и Нью-Йорком Алекса утомили. Он еще бы повалялся, но часы показывали восемь утра, а вставать позже руководитель синдиката считал расслабухой. Вскочив с постели, он попрыгал, лег на ковер, пятьдесят раз подтянул коленки к носу, после чего прошелся на руках и отправился в душ. Его апартаменты состояли из гостиной, кабинета и двух спален. Что американца устраивало – он ждал гостей.

Под душем Алекс от переизбытка чувств поупражнялся в вокале. Путешественник пребывал в приподнятом настроении. Даже если он не отыщет бумагу предка с печатью царя, поездку можно считать успешной: он нашел Марину. С коммерческой точки зрения эти две позиции, мягко говорящие были равноценны, но в двадцать два года трудно рассуждать здраво. Алекс влюбился. А все, что можно купить за деньги, у него имелось.

Выключив воду, он услышал звонок своего мобильного. Завернувшись в махровую простыню, выбежал из ванной и схватил трубку. Сотов звонил из холла отеля. Алекс связался с администрацией и попросил пропустить к нему гостей. Он еще не успел натянуть брюки, как Семен Григорьевич простучал в дверь номера. Сотов представил боссу своего сына Андрея и его друзей Женю и Натана:

– Бориса мы оставили Михаилу Зелену, чтобы тот поберег старика.

– Ну ты и живешь?! – восхищенно протянул крепыш Натан, оглядывая апартаменты, и от полноты чувств витиевато выругался. Алексу это не понравилось: