Шрифт:
Черный «плимут» тронулся..
Мерфи сидел рядом с водителем, бой — на заднем сиденье.
Они въехали в Сьюдад-Трухильо.
Огромная неоновая надпись ярко сияла на темнеющем небе.
Мерфи прочел: «БОГ И ТРУХИЛЬО».
У меня не было желания встречаться с Гарриэт Клэр. Последний раз я видел ее три месяца назад.
— Гарриэт, — говорил я ей тогда, — не надо об этом. Подожди еще. Забудем пока о наших проклятых проблемах, об этих делах, которыми заморочены все вокруг, и мы тоже… Сможешь забыть?
Это было у меня дома. Гарриэт полулежала в кресле. Я сидел рядом с ней на поручне кресла. Гарриэт нервничала с самой минуты прихода.
— Ты обещал, что скажешь. Почему не говоришь? Зачем откладываешь? — спрашивала она. — Надо же как-нибудь это уладить.
— Гарриэт, красавица моя, неужели нельзя хоть часок не говорить об этом и не спрашивать вообще ни о чем?
Она отодвинулась, запрокинула голову и посмотрела на меня, как продавщица на покупателя, пытающегося всучить ей фальшивые ассигнации.
— Кажется… Можешь ничего уже не говорить. Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Лучше не говори.
Я пожалел, что пригласил ее к себе для последнего разговора. Она все портила. Мне хотелось побыть с ней еще раз, последний раз, и чтобы память об этой встрече оставалась такой же яркой, как память о первой ночи с Гарриэт.
— Гарриэт, — сказал я, тоже отодвигаясь. — Гарриэт, неужели мы должны говорить только об этом и больше ни о чем? Что же, вся твоя любовь, о которой ты столько говорила, сосредоточилась теперь на единственном желании? Мы поговорим сегодня обо всем, и я открыто скажу тебе, что думаю, но прежде, чем это произойдет, подари мне еще час, добавь час к тем месяцам, которые мы провели вместе. Будь великодушна.
Она придвинулась ближе, прижалась щекой к моему плечу.
— Майк, это бессмысленно. Ты сам знаешь, чем кончится этот прощальный час. Когда ты меня обнимешь, я снова скажу, что мне все равно, что я на все согласна, лишь бы не потерять тебя. Что один час вместе с тобой вознаградит меня за все, даже если я всю жизнь не буду знать счастья… Но я больше не могу так, пойми меня, не могу…
Я поцеловал ее, но это ничуть не напоминало вкуса наших первых поцелуев. Ее губы подрагивали, будто она плакала.
— Пойдем отсюда, — сказал я. — Пойдем в какой-нибудь бар и там поговорим.
— Ты не хочешь разговаривать здесь?
— Да, Гарриэт, лучше не здесь.
Мы вошли в узкий бар и уселись на высоких табуретах, привинченных к полу, в самом углу, там, где металлический барьер длинной стойки упирался в деревянную панель стены.
— Мартини, — сказал я бармену: он знал меня, я сюда заглядывал время от времени. — Для дамы еще пирожное с сыром.
У Гарриэт была странная привычка закусывать пирожными с сыром.
— Драй-мартини или особый?
— Перекрестите джин и добавьте лимонного соку.
Толстощекий, приветливо улыбающийся бармен наполнил бокалы на три четверти джином, добавил горького вермута и лимонного сока, поставил на маленький подносик и придвинул к нам.
— Тебя тут знают? — спросила Гарриэт. — С кем ты пил мартини?
— С массой всяких людей, которых тебе незачем знать, Гарриэт.
— Я вообще не знаю, что ты делаешь, когда я бываю в рейсе. Не знаю твоих друзей, не знаю, с кем ты встречаешься. Если б мы поженились, я была бы куда спокойней.
«Ты успокоишься, — подумал я, — избавишься от ста тысяч огорчений, от мыслей о том, с кем я встречаюсь. Мне будет плохо без тебя. Но я не изменю своего мнения о женщинах, которых замужество интересует больше, чем любовь. Ладно, Гарриэт, ты будешь замужем, как миллионы женщин, кто-то об этом позаботится, но не я…»
— О чем ты задумался, Майк? — спросила Гарриэт.
— Выпей до дна, тогда скажу.
— В таком темпе?
— Над следующей порцией посидим дольше.
Мы выпили.
— Еще два мартини, таких же, — сказал я бармену.
Он убрал пустые бокалы и приготовил еще два.
— Я слушаю, Майк, — сказала Гарриэт.
— Ты не снимаешь свой ультиматум?
— Я не могу. Сам подумай. Мы встречаемся третий год, и оба убедились, что нам вместе хорошо, правда, Майк? Скажи, что нам хорошо…
— Лучше быть не может, Гарриэт, — сказал я. — Не могу себе представить, чтобы мне было лучше с другой девушкой. Гарриэт, не повторяй того, что тебе советует мать. Подумай, разве это не преступление — расстаться, когда нам так хорошо вместе?