Но с дворянами и их потомками — ладно, их осталось в СССР единицы; с заговором троцкистов за три года, похоже, разобрались окончательно; а что делать с косо смотрящими в сторону Советской власти, незаслуженно обиженными, репрессированными бывшими крестьянами, некогда лучшими хлеборобами — «кулаками»? Ведь это потенциальные враги, ждущие удобного момента отомстить, отквитаться, и их — миллионы по всей стране, и на их сотрудников НКВД не хватит. Эта смесь неприятных остатков совести и страха заговорила в конце пленума у бдительного, предусмотрительного секретаря бюро партии Западно-Сибирского края Роберта Эйхе, который, как сознательный коммунист, 28 июня 1937 года поднял крестьянскую тему и предложил свою партийную помощь НКВД. При этом инициативный Эйхе сделал конкретное продуманное предложение: с целью экономии времени и быстрого оперативного реагирования в борьбе с заговорщиками, «врагами народа» — с сосланными к нему в Сибирь «бывшими «кулаками» позволить ему создать властную «тройку» из местных руководителей: главного партийного (то есть — его), главного прокурора и главного местного нквэдиста, и эта «тройка» должна быть наделена Центром правом выносить смертные приговоры без суда. Сталину это предложение понравилось, он его одобрил, и пленум 28 июня 1937 года принял трагическое для граждан СССР решение, которое мы подробно рассмотрим в следующей главе.

Эйхе просил у Кремля предоставить исключительное право на вынесение смертного приговора не первый раз. В 1934 году Политбюро из-за Эйхе уже нарушало установленный порядок вынесения смертных приговоров, тогда на два месяца — с 19 сентября по 15 ноября по настойчивой просьбе Эйхе получил право давать санкцию на высшую меру наказания — на расстрел; и тогда пострадало много ссыльных крестьян, рабочих и неугодных Эйхе руководителей различных уровней. А после этого прецедента, в конце 1934 года такое же право на вынесение смертного приговора получили на короткий срок руководители азиатских республик вместе с комиссией Куйбышева.

На этот раз 28 июня 1937 года Эйхе повторил свой маневр-просьбу, и Сталин опять с одобрением к этому отнесся. Историк Юрий Жуков в своей книге «Иной Сталин» (2003 г.) пишет: «Накануне закрытия пленума, 28 июня 1937 г., произошло нечто весьма странное, до наших дней окруженное плотной завесой тайны. ПБ приняло решение, нигде не зафиксированное — ни в его обычных протоколах, ни в "особой папке", но тем не менее существующее, даже имеющее обычный канцелярский номер: протокол 51, пункт 66. Оно гласило:

"1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (он же Лев Коган — Р.К.) (председателя), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии"».

«Нечто весьма странное» — это если по какой-то причине не делать анализ, сделанный в предыдущей главе, если исключить причинно-следственную связь решений и событий. А «окруженное плотной завесой тайны» — непонятно, если не понимать, — почему Сталин с 1929 года, с периода жестокой коллективизации, неоднократно вводил режим строгой секретности, и почему, в отличие от других томов собрания сочинений Сталина, в 13-й вошли работы и некоторые приказы Сталина за 4 года, а не за один.

Обращаю внимание — инициатором нарушения Конституции, метода быстрого расстрела без суда выступил не прокурор и не нквэдист, а высокопоставленный член коммунистической партии, и коммунистическая партия во главе с её лидером приняла это трагическое решение.

По примеру «передовика» Эйхе с такой же просьбой к Сталину ревностно потянулись другие руководители республик, краёв и областей, ведь это давало максимальную власть на местах. И через три дня — 2 июля 1937 года Сталин, Политбюро разрешило всем первым секретарям ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов применять этот метод, разрешили им расстреливать без суда и следствия людей.

Теперь это кровавое решение было преподнесено как инициатива сверху — ЦК ВКП(б) и Сталина: «ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину (после амнистии 1936 года — Р.К.) кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.

ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».

Ещё раз подчеркну — вся реабилитация Вышинским, и естественно — Сталиным, с 1934 года многих репрессированных крестьян была перечеркнута, более того — это выглядело жестоким издевательством над многократно репрессированными крестьянами.

Со 2-го июля 1937 года начался самый ужасный этап периода репрессий 30-х годов, который советские историки по понятной причине назвали — «ежовщина», хотя не было бы ошибкой назвать этот период и «эйховщина» и «сталинщина». Эта кровавое решение 28 июня 1937 года и последующее аналогичное решение Политбюро от 2 июля 1937 года было прямым продолжением жестокой политики против многострадального крестьянства. В 1937 году на международной выставке в Париже была выставлена знаменитая скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница», колхозницы (и колхозники) из бывших крепких хозяев с июля 1937 года опять были в СССР в немилости, опале и репрессиях.

Это важное решение Сталина, приведшее к огромному количеству человеческих трагедий, Молотов в беседе с Чуевым объяснял следующим образом: «Сталин хотел, чтобы 1937 год стал продолжением революции в сложной международной обстановке».

И сталинист К. Романенко в своей книге, пытаясь оправдать Сталина, пишет: «И самым убедительным аргументом, вынудившим Сталина к осуществлению репрессий, стала война! А война, как считали древние, это — «последний довод». Она стала реальным событием летом, когда японские войска вторглись в Китай. Сталин не мог позволить, чтобы в стране, пусть даже гипотетически, существовала база для организации кулацких "партизанских отрядов". Он не вправе был оставить без внимания намерения оппозиции сдать японцам Дальний Восток».