Теперь Ягунину несложно было попасть в Гаюсова, но ему хотелось взять его живым, непременно живым. Да и азарт погони захлестнул. Он разгадал намерение Гаюсова, повернувшего к далеко вдающимся в реку мосткам: там копошился в лодке человек со снастями. Михаил задрал наган к небу и напрямую, по воде, бросился к мосткам. Увидав его, рыбак в ужасе сиганул в Волгу и поплыл от мостков.

Вода доходила до колен, потом до пояса, бежать Ягунину было все труднее. Но зато он несколькими выстрелами успел отрезать врага от лодки, заставив его залечь. Гаюсов тоже трижды выстрелил, и возле Михаила зачмокали пули. Но время было выиграно: когда Гаюсов чуть не ползком добрался до лодки, Ягунин, ухватившись за край мостков, навел на него револьвер.

— Бросай оружие, гад! — крикнул он. — Ну! Стреляю!

Маузер стукнул по деревянному настилу. Гаюсов поднял руки. Затравленно глядя на медленно взбирающегося на мостки Ягунина, не сводящего с него дула нагана, он лихорадочно искал пути к спасению. Их не было. Издалека, со стороны Средневолжского машиностроительного завода, доносились невнятные голоса.

Ягунин шёл прямо на него, почти по самому краешку, обходя груду полуистлевших досок, небрежно сваленных посреди настила. Край одной из них почти касался ног Гаюсова. Дождавшись, когда чекист поравняется с другим концом доски, Гаюсов сделал резкое движение ногой. Доска сильно ударила Михаила под колено, и тот, потеряв равновесие, шлепнулся в воду.

Гаюсов и сам чуть было не упал, но удержался, опомнившись, подхватил маузер и несколько раз выстрелил в воду. Попал не попал, смотреть ему было некогда. Стремительно прыгнул в лодку и с остервенением принялся отматывать канат. Стоя у мостков по грудь в воде, Ягунин ловил и никак не мог поймать Гаюсова на мушку. Нажал спуск — и только брызнули щепки с кормы. Еще раз — осечка! И снова осечка! С лица Михаила стекали струйки, будто плакал он, что невредимым уходит заклятый его враг. А может, так и было, может, и примешались горячие слезы обиды к теплой волжской воде…

Хлопнул выстрел из удаляющейся от берега лодки, и Ягунин от резанувшей боли скрючился, схватился за левую ключицу. Он тоже выстрелил в последний раз, патроны в барабане нагана кончились, но лодка уже растворялась в предутреннем тумане, только слышно было, как с шумом хлестали по воде весла.

По песчаному берегу от Алексеевского спуска бежали красноармейцы. Михаил, зажимая рану, огляделся: других лодок поблизости не было.

— Ушел!

Горячие струйки все бежали по измученному его лицу.

Серый сумрак окутывал лесную поляну, еще предрассветно тихую и сырую. Но вот сорока, неторопливо и с достоинством чистившая клюв, насторожилась. Подозрительно вытянула шею: что-то зашевелилось в кустах. Сорока склонила голову набок, подумала и на всякий случай перелетела на сук повыше.

Раздвигая жухлые ветки орешника, на поляну вышел Гаюсов. Прислонился к разлапистому осокорю — сорока взлетела еще выше — и ладонью стер с лица пот, проведя грязные полосы на лбу и щеках. Дыхание его было прерывистым, тяжелым, словно он долго карабкался в гору. А какие на Проране горы? Пустяковый песчаный откос, старуха взойдет без одышки. Но пройти через всю Волгу на веслах, да еще когда гонит страх перед погоней, — вымотаешься на нет.

Однако отдыхать долго он не намеревался: перевел дух — и дальше, через поляну, в глубь островного леса. Скорее, скорее! Только бы не столкнуться ненароком с каким-нибудь болваном, что зорюет на острове со снастями…

Слава богу, до землянки он добрался благополучно, никого не повстречав. Землянку с тропы не разглядишь — она вырыта в склоне буерака, окошко хитро прикрыто ветками, покатую крышу не отличишь от бурелома. Прежде чем спуститься в овраг, Гаюсов огляделся: вроде бы никого. Осторожно ступая, чтоб не нашуметь осыпью, он сполз со склона и постучал в дверь — с виду совсем колода — отрывисто, четыре раза, вернее, дважды по два. Из глубины землянки не сразу отозвался встревоженный голос:

— Кого надо?

— Охотник, — сказал Гаюсов вполголоса. — Мне бы соли щепотку.

— Соль-то нынче кусается, — щелкая задвижкой, уже спокойно ответил голос.

Приоткрылась дверь, в прорези на мгновение мелькнула заросшая щетиной физиономия и скрылась. Гаюсов согнулся, шагнул в землянку, дверь тотчас захлопнулась, снова стукнул засов.

Чиркнула спичка, затрещал огонек масляной коптилки.

— Что случилось, Борис Аркадьевич? — с тревогой спросил бородатый человек в крестьянской домотканине, подпоясанной солдатским ремнем. Сидя на лавке, он исподлобья смотрел на Гаюсова. Другой обитатель землянки, еще молодой и, пожалуй, красивый, несмотря на портившую его небритость, стоял у порога, нервно терзая пуговицу на мятом парусиновом кителе. В глазах его дрожал откровенный испуг.

Гаюсов не отвечал. Вялым движением стянул с головы картуз, опустился на лавку рядом с бородатым. Посидел, тряхнул головой.

— Шацкого взяли… И его группу всю… — сказал он устало. — Сергей…

Он взглянул на молодого человека в кителе. У того прыгали губы.

— Да не паникуй ты! — крикнул Гаюсов. — Ничего страшного, потери неизбежны, ясно? Шацкий не продаст. Сволочь он, да, но не продаст, повернет на уголовщину…

Бородач крякнул, хотел что-то сказать, но передумал.

— Так вот, Сергей… — Гаюсов встал с лавки и взял руки молодого человека в свои. — Побрейся и немедленно отправляйся в город. Сейчас же.