— Стреляться надо!

— Да вы что, Леонид Владимирович, выбросьте эти мысли из головы, — воскликнул Бесков, — перестаньте об этом думать вообще.

Шебаршин замкнулся и перевел разговор на другие рельсы.

У меня есть старый добрый товарищ — Николай Михайлович Долгополов. Работал он в ту пору в «Комсомольской правде» (правда, шесть лет его не было, он представлял газету во Франции, его корпункт находился в Париже), жил недалеко от Шебаршина — на Тверской.

Поскольку Долгополов много писал о разведчиках — из-под его пера вышло несколько увлекательных книг, — то, естественно, не мог быть не знакомым с начальником советской разведки.

В «Комсомолку», расположенную на улице «Правды», Долгополов отправлялся обычно в восемь утра пешком, и очень часто получалось так, что он оказывался на одной дорожке с Шебаршиным. Обычно шли рядышком, вели неторопливый разговор. Долгополову многое было интересно, он пытался расспросить спутника, но Шебаршин в ответ отрицательно качал головой:

— Николай Михайлович, не старайтесь разговорить меня — бесполезно. Все равно ничего из неразрешенного не скажу. А то, что разрешено обнародовать, вы уже знаете.

Иногда у Шебаршина оказывалась с собою теннисная ракетка — он шел на «Динамо» играть в теннис, а оттуда — на работу в свой офис.

Долгополов издавна считался знатоком спорта, имел прочные связи в этом мире, более того, многие годы возглавлял Федерацию спортивной прессы России, был вице-президентом Европейской федерации спортивной прессы; естественно, он расспрашивал Шебаршина о спорте, о теннисе, тем более что ракетка в кожаном чехле к этому обязывала.

Как-то он взял и предложил:

— Леонид Владимирович, давайте я вас к «Большой шляпе», к турниру пристрою, там отличные корты. Люди интересные: министры, Грачев, Козырев, сам Ельцин часто приходит.

Шебаршин вскинулся, будто от удара:

— Никогда с ними играть в теннис не буду.

— Почему? — удивленно спросил Долгополов.

— Это люди не из моей команды.

Принципиальность (как и доброжелательность, верность долгу, безграничная любовь к дому, к книгам) была отличительной чертой характера Шебаршина, он не мог в приветственном движении протянуть руку человеку, чья репутация была сомнительна.

А репутация людей, названных Долгополовым, была сомнительной.

Такая позиция вызывала невольное уважение: Шебаршин был человеком высоких нравственных, патриотических устоев и не мыслил себя сидящим на одной спортивной скамейке, например, с Козыревым.

Когда он ушел из разведки, то ПГУ — до прихода Примакова — находилось в состоянии психологического ступора: люди не знали, что делать, к кому обращаться, кому носить бумаги, и вообще — нужны они стране или нет.

Пришел Примаков, быстро навел порядок, а когда разведка выделилась из КГБ и стала самостоятельной структурой, он пригласил к себе в первые заместители Шебаршина.

Шебаршин, как мы знаем, ответил очень вежливым, достойным отказом.

Лет шесть спустя Долгополов спросил у Шебаршина, почему тот не пошел в СВР — Службу внешней разведки, созданную на месте ПГУ?

— Вы знаете, Николай Михайлович, дважды в одну и ту же реку не входят. Я служил в ПГУ и хочу, чтобы память добрая у меня осталась именно об этой организации. И вообще, я не хочу повторения, оно всегда бывает неудачным.

В день, когда Шебаршину исполнилось семьдесят пять лет, с Долгополовым Николаем Михайловичем случилась беда — инфаркт. Он даже не помнит, как очутился в больнице: находился между небом и землей… Потом была операция, затем последовало реанимационное отделение, и наконец он попал в нормальную палату.

Первое, что Долгополов сделал, — поднялся с подушки, свесил на пол ноги, поставил на колени небольшой портативный компьютер, который ему больницу принесла жена Елена Федоровна, и одним пальцем, морщась от боли, сидевшей в нем, отпечатал статью о Шебаршине.

Она была опубликована в «Российской газете», где Николай Михайлович работал (и ныне работает) заместителем главного редактора.

Шебаршин не замедлил отозваться теплыми словами благодарности. Долгополов признается, что ему был приятен отзыв. Тем более лежал он в Боткинской больнице, в палате не самой лучшей. Больница эта — милосердная, в нее привозят подобранных на улице бомжей-инфарктников, вшивых, одетых в лохмотья; привозят и нормальных людей.

Приглашал Долгополов Шебаршина и на презентации своих книг, проводимых в «Российской газете». Шебаршин обязательно приходил, но потом, когда начиналось то, что принято называть «светской тусовкой», исчезал. Он очень не любил бродить в толпе с бокалом шампанского в руке.

Однажды Долгополов спросил:

— А где Шебаршин?

Ему ответили:

— Ушел. Пять минут назад.

Долгополов кинулся вслед, чтобы догнать — не тут-то было…

Кто-то тогда сказал ему:

— Не догоните! Леонид Владимирович очень быстро ходит.