Шрифт:
— Будете летать, — усмехнулся Иванов. — Но для начала отсидите десять суток. А потом окончите школу юнг. Все. Можете идти!
Я хотел козырнуть и повернуться по всем правилам, лихо.
Не получилось.
V
Вязли в песке гладкие глыбы валунов… Ближе к воде их занесло толстым слоем водорослей, высохших, золотистых сверху. А те валуны, что сползли в воду, обнажались сейчас тоже облепленные водорослями, но мокрыми — темно-бурого цвета.
Был час отлива.
Вода тихонько звенела и шлепалась о прибрежные камни. Дальше — до горизонта — лежала покойная гладь, высветленная белесым северным небом.
Теперь-то я знал, какая это гладь. Как говорится, «люблю море с берега».
— Сбор через тридцать минут, — сказал старшина. — Задача: набить и зашить… Все ясно?
— Так точно.
— Р-разойдись!
Каждому из нас еще утром выдали по две наволочки — для подушки и матраца. Надо было набить их водорослями.
— Только сухими, — предупредил старшина, — чтоб не прели!
Сегодня рота переселилась из палаток в кубрики. Мы с Юркой заняли койки на верхнем, третьем ярусе, а Леха — под нами, на среднем.
— Святая троица! — сказал Сахаров. — А вы ничего — отъелись на губе-то! Оказывается, не так уж плохо посачковать десять суток.
— Можешь попробовать, — ответил Юрка.
— На «слабо» дураков ловят, — ответил Сахаров, глядя на меня.
…Идти по водорослям было вязко, ноги утопали, как в мягком ковре.
Леха говорил:
— Это их во время шторма выбрасывает, я знаю. На Дальнем Востоке тоже так. У меня отец до войны служил в Приморье. Знаете, какая там тайга!
— И медведи есть? — рассеянно спросил Юрка.
— Конечно. Мы с отцом на охоту ходили. Тишина, снегом пахнет…
Железнов кивнул, не ответив, — смотрел на море.
— Значит, и медведи…
— Ну да! — сказал Леха. — Не веришь?
— Верю, почему же! — Юрка нагнулся. — Давайте собирать?
Мы разбрелись. Я прошел вперед. Потом оглянулся и увидел, что Юрка стоит и немного исподлобья, пристально смотрит на море. На переносице у него прорезалась короткая упрямая складка.
Откуда-то появился Сахаров. Мельком взглянул на меня и двинулся, растопырив руки, к Железнову:
— Кто кого?
Тот улыбнулся — складка исчезла.
— Давай…
Через несколько секунд Юрка сидел сверху. Поднялся, улыбаясь:
— Ну, что?
— Нога подвернулась, — сказал Сахаров. — А ты ничего… Тебе десять суток на пользу! — Отошел и закричал: — Братцы, с кем покурим?
Юрка все улыбался, глядя ему вслед:
— Чудак!
— Он жалеет, что сам не отсидел, — добавил Леха и усмехнулся. — Героем был бы…
Мы лежали на матрацах, набитых морской травой, хмелели от крепкого запаха водорослей и смотрели на море. Нет, не были мы героями, хоть и не каждый, может, решился бы… Закрутило нас оно, закружило!
— На Дальнем Востоке я первый раз и океан увидел, — задумчиво проговорил Леха. — И решил, что пойду на флот… А ты, Серега, не жалеешь?
— Нет! — ответил я.
В облаках появился просвет, выглянуло солнце. Море в одной стороне зарябило, заискрилось, а в другой чуть потемнело. Ветер очнулся и пробежал к лесу.
Освещенные солнцем, повеселели сосны.
— Станови-ись! — повисло над берегом.
Началась строевая подготовка.
Я иногда оглядывался — смешно было видеть со стороны: матрацы лежали, грелись на солнышке, как тюлени, а их хозяева — вся рота — небольшими группами топтались на берегу, утрамбовывали и без того твердый, наверное, смерзшийся уже песок.
— Равняйсь! Смирно!
И пауза.
— Напра-во! Отставить! Резче надо. Напра-во!
И опять пауза.
— Нале-во! Резче, резче! Кру-гом! Отставить!
Отставить — значит так же четко вернуться в исходное положение.
— Шаго-ом…, марш! Нале-во! На месте!
Мы поворачивались, шли, опять поворачивались, останавливались, поворачивались, шли.
Со стороны, может, было и смешно…
Занятия с нами вел новый командир смены старшина первой статьи Воронов — сухощавый, жилистый, лет сорока пяти; лицо с морщинами, а глаза хитровато-веселые. Бескозырка у него была без каркаса, без пружины под кантом; около звездочки — две лихие вмятинки. Так носили бескозырки революционные матросы-балтийцы в семнадцатом году.