— А почему вы сулите мне особые неприятности, мэм?

— Тьфу на тебя, за рулём кто?

— Ефрейтор О'Доннели, мэм!

— Вот по его вине и опоздаем.

— По чьей вине?

— Виноват, мэм. А зачем нам опаздывать?

— Тьфу на тебя ещё раз.

— Так точно! — И Патрик налёг на руль, сворачивая на посыпанную красным гравием узкую дорогу, обозначенную при въезде большим плакатом «Частное владение».

Под плакатом красовался на полосатом столбике аккуратный ярко-синий почтовый ящик с надписью белыми готическими буквами «Имение «Ивы». Были в наличии и сами ивы. Их ровный ряд тянулся по правой стороне дороги, склоня к ней аккуратные, однообразные, словно обрезанные под гребёнку, плакучие ветви.

Нас ждали. Огромные затейливо-кованые чугунные ворота были распахнуты настежь, охранник торчал навытяжку возле будки. При виде въезжающего на подопечную территорию нашего побитого и грязного транспорта он вытянулся ещё больше и протянул руку в сторону, показывал, куда рулить.

Мне тут же вспомнились мои давние визиты в далёкий психинтернат. Там один душевнобольной от безделья взялся добровольно работать привратником. Совершенно бескорыстно — просто чтобы скрасить скуку. Днём ли, ночью ли мы приезжали туда — он, обряженный в устаревшего образца армейский китель и полицейскую фуражку без кокарды, незамедлительно выскакивал к воротам, с широкой улыбкой на круглом лице распахивал их и делал вот такой же указующий жест, только не пустой рукой, а самодельным бело-красным жезлом.

Сдаётся мне, здешнему охранничку явно недоставало этакого жезла. Да и улыбки — она хоть чуть, да смягчила бы навязчивую мысль, что у привратника дурдома физиогномия была определённо интеллигентней.

За воротами раскинулся колоссальный регулярный парк в английском стиле — всё почищено, подстрижено и ничуть не напоминает естественное. Каждая клумба и каждый кустик в своём роде произведение искусства — собой намёк на первозданность тщательнейшим образом искоренён. У нас подобные творения садовой архитектуры весьма популярны, а вот в этом мире мне впервые довелось узреть этакое издевательство над живой природой. И слава богу. Всю жизнь сочувствую лужайкам, которые приневолены стричься раз в неделю.

Здесь оказалась не лужайка — огромный, идеально ухоженный газон. Кабы его заасфальтировать — весь колоссальный автопарк нашей «Скорой» безо всяких затруднений устроится на стоянку. Газон взбегал по склону холма к солидному дому с колоннадой, высокой дугообразной лестницей и тёмной черепичной крышей. Круглые башенки по углам придавали ему вид настоящего, замка. Или дворца.

Подъездная дорога, обрамлённая застриженными до состояния зеленного кирпича низкими изгородями из жёстких кустиков, вела вокруг приземистых строений замковых служб. Перед распахнутыми воротами гаража усатый шофёр полировал чёрный лак чуть вытянутого старомодного автомобиля. Блеснула серебром крылатая фигурка на пробке угловатого радиатора.

У мраморного подножия лестницы я вытряхнулся из кабины, нырнул в салон за ящиком и пошлёпал вверх. Люси устроилась на крышке, уцепившись лапками за браслет моих часов. Важный дворецкий проводил нас в сияющую гостиную, где среди зеркальных окон, огромных картин и дорогих ваз ожидала хозяйка — тощая и прямая как палка, холёная дама неопределённого возраста с узкими поджатыми губами. Она церемонно подставила мне руку, украшенную целой коллекцией перстней, явно превышающих ценой зарплату фельдшера за две жизни работы на полторы ставки. Поцеловать сухую тонкую кисть я не решился, подержал её немного, чуть поклонился и щёлкнул каблуками:

— Бригада ПБ-девятнадцать, мадам.

Хозяйка оглядела меня и, похоже, осталась не слишком недовольна увиденным.

— Отрадно, что хорошие манеры ещё не канули в прошлое, — изрекла она, — мой супруг…

Дама вдруг побледнела, расширившиеся глаза её остановились.

Это наша маленькая начальница, пробежав по рукаву, обосновалась на плече, рассматривая мадам Жувре.

— Где больной? — без обиняков приступила к делу мышка.

— Эт… эт… что? В моём доме! Не потерплю! — завизжала хозяйка.

Пришлось вступиться.

— Старшая бригады, доктор Рат, — представил я напарницу.

— Где… слыхано! Мой муж… я… неуважение к традициям дома…

— Может быть, всё-таки займёмся больным? — попыталась направить переливавшуюся всеми оттенками багрового и алого даму в нужное русло Люси.

Я, воспользовавшись тем, что хозяйка отошла к окну и, отвернувшись, судорожно глотает холодный воздух, аккуратно взял мышку и переместил её под халат, в нагрудный карман рубахи.

— Посиди там. Похоже, на тебя здесь неадекватно реагируют.

— Вот ещё! — попыталась выбраться Люси.

— Посиди, посиди. А то, пока мадам будет бушевать, мы до больного не доберёмся.

Мышка, вняв моим доводам, притихла.

Супруга главнокомандующего твёрдым шагом подошла ко мне и с ненавистью объявила:

— О вашем неслыханном поступке, молодой человек, будет доложено вашему руководству.

Я попытался разрядить обстановку:

— Мадам, мы люди подневольные. С кем велят, с тем и работаем. (Люси, услыхав эти слова, негодующе вонзила мне коготки в кожу. Я стерпел.) Как супруга боевого офицера, тем паче военачальника, вы должны, безусловно, понимать значение дисциплинированного подчинения приказам вышестоящих.