Шрифт:
Когда в 1928 году Лоренц умер, Эйнштейн сказал в надгробной речи: “Я стою у могилы величайшего и благороднейшего из наших современников”. А к празднованию столетия со дня рождения Лоренца в 1953 году Эйнштейн написал статью о его вкладе в науку. “Свою жизнь он до мельчайших подробностей создавал так, как создают драгоценное произведение искусства, – писал он, – для меня лично он значил больше, чем кто-либо другой из всех, кого я встречал в своей жизни”18.
Марич была очень огорчена переездом в Прагу. Подруге она написала: “Я отправляюсь туда без всякого удовольствия и от переезда не жду ничего приятного”. Но сначала, пока грязь в городе и царивший там снобизм не стали слишком тягостными, их жизнь там была достаточно комфортна. У них в доме впервые имелось электрическое освещение, было достаточно комнат и хватало денег на горничную. “В зависимости от выпавшего на их долю жребия люди там или надменны, сохраняя былой аристократизм, или раболепны, – рассказывал Эйнштейн. – Многие из них обладают определенным изяществом”19.
Из университетского офиса Эйнштейна открывался вид на парк с тенистыми деревьями и ухоженными цветниками. По утрам он заполнялся людьми, в основном женщинами, а днем – в основном мужчинами. Эйнштейн заметил, что некоторые шли в одиночестве, как будто в глубокой задумчивости, а другие собирались в группы, оживленно споря. В конце концов Эйнштейн спросил, что это за парк, и ему сказали, что это парк психиатрической больницы. Эйнштейн показал парк своему другу Филиппу Франку и заметил глубокомысленно: “Сумасшедшие – это те, кто не занимается квантовой теорией”20.
В Праге Эйнштейны познакомились с Бертой Фантой – всесторонне образованной женщиной, которая устроила в своем доме литературно-музыкальный салон для еврейской интеллигенции Праги. Эйнштейн был для нее идеальной находкой: восходящая звезда в науке, готовая в зависимости от ситуации с равным удовольствием играть на скрипке и обсуждать Юма и Канта. Среди других завсегдатаев салона были, например, молодой писатель Франц Кафка и его друг Макс Брод.
В своей книге “Искупление Тихо Браге” Брод, по всей вероятности, использовал (хотя иногда он и отрицал это) Эйнштейна в качестве прототипа Иоганна Кеплера – гениального астронома, бывшего в 1600 году помощником Браге в Праге. Герой романа Брода Кеплер всегда был готов отринуть традиционные представления. Он был полностью сосредоточен на своей научной работе, а в частной жизни защищался от “помрачения ума чувствами” своей замкнутостью и погруженностью в себя. “У него не было сердца, и следовательно, ничто в мире его не страшило, – писал Брод, – он не был способен на эмоции или любовь”. Когда роман вышел, коллега Вальтер Нернст сказал Эйнштейну: “Кеплер – это вы”21.
Не совсем. Эйнштейна иногда изображали одиночкой, однако, вернувшись в Цюрих и Берн, он стал заводить новые близкие дружеские отношения и связи, в основном с другими философами и учеными. Одним из таких друзей был Пауль Эренфест – молодой физик из Вены еврейского происхождения, который преподавал в Петербургском университете, но, почувствовав, что из-за его происхождения у него там нет возможностей профессионального роста, в начале 1912 года отправился в поездку по Европе в поисках новой работы. По дороге в Прагу он написал письмо Эйнштейну, с которым ранее уже обменивался письмами по поводу гравитации и излучения, и Эйнштейн откликнулся: “Если бы вы остановились у меня, тогда мы могли бы с большой пользой использовать время”22.
И вот в одну дождливую февральскую пятницу Эренфест прибыл на вокзал, где его встречал Эйнштейн, пыхтящий сигарой, и его жена. Потом они все пошли в кафе, где для начала обсудили сравнительные достоинства больших городов Европы. Когда Марич покинула их, речь зашла о науке, в частности о статистической механике, после чего они пошли в рабочий кабинет Эйнштейна и продолжили разговор там. В своем дневнике, который Эренфест вел в течение семи дней, проведенных им в Праге, он записал: “По дороге в университет состоялась первая дискуссия обо всем”.
Эренфест был тихим закомплексованным человеком, но его открытость для дружбы и любовь к физике облегчили установление дружеских отношений с Эйнштейном23. Казалось, что они оба жаждут поспорить о науке, и Эйнштейн позже сказал, что “в течение нескольких часов мы стали друзьями, как будто природа создала нас друг для друга”. Их острые дискуссии продолжились на следующий день, и Эйнштейн рассказал Эренфесту о своих усилиях по обобщению специальной теории относительности. В воскресенье вечером они слегка отдохнули за Брамсом, причем Эренфест исполнял партию фортепиано, а Эйнштейн – скрипки, а семилетний Ганс Альберт пел. “Да, мы будем друзьями, – написал Эренфест в своем дневнике в тот вечер, – чему я ужасно рад”24.
Эйнштейн, уже думая об отъезде из Праги, предложил Эренфеста в качестве возможного преемника и очень сетовал, что тот “категорически отказывается признавать какую-либо религиозную принадлежность” [37] . В отличие от Эйнштейна, который был готов идти на уступки и писать в своих официальных анкетах, что он иудей, Эренфест отказался от иудаизма и не хотел притворяться верующим. “Ваше упрямое нежелание признать какую-либо религиозную принадлежность очень расстроило меня, – написал ему Эйнштейн в апреле. – Сделайте это ради своих детей. В конце концов, после того как вы станете здесь профессором, вы сможете вернуться к своей странной идее фикс”25.
37
Эренфест еще в Геттингене познакомился со своей будущей женой Татьяной Афанасьевой. Заключить брак в Вене, где не разрешались браки между христианами и нехристианами, они смогли, только отказавшись от принадлежности к своим конфессиям, то есть став Konfessionslos.
В конечном итоге дело счастливо разрешилось, когда Эренфест принял предложение (которое ранее получил и Эйнштейн, но отклонил его), занять место уважаемого Лоренца, который решил отказаться от работы на полной ставке в университете Лейдена. Эйнштейн был рад, поскольку это означало, что теперь в Лейдене у него будет двое друзей, которых он сможет регулярно навещать. Лейден стал для Эйнштейна почти вторым академическим домом и отдушиной, позволявшей отдохнуть от гнетущей атмосферы, возникшей позже в Берлине. Почти каждый год в течение следующих двух десятилетий, до 1933 года, пока Эренфест не покончит жизнь самоубийством, а Эйнштейн не переедет в Америку, Эйнштейн будет регулярно приезжать к нему и Лоренцу в сам Лейден или на ближайшие к нему морские курорты26.