Дождь все лил и лил, как при Потопе, а молнии били так часто и низко, что на ближнем холме одна из них подожгла дерево. Донья Беатриче посетовала на ненастье и предложила Бугардини оставаться у них до утра, заночевав в гостевой комнате. Доктор опять же с готовностью согласился, а Дженнаро с досадой закусил губу.

Абра застукала гостя глубокой ночью, когда он сунулся на половину хозяев, подбираясь к комнате юного господина. Не выдавая себя до поры до времени, она проследила за ним и спряталась за колонной возле спальни Дженнаро. Игнацио тихо постучал — раз, другой, потом и третий. После третьего ему ответил сонный голос мальчика, спросившего, кто это.

— Откройте, Дженнаро! — шепнул Бугардини. — У меня есть к вам разговор.

Тот ответил, что спит, но доктор настаивал и вроде как даже намекнул, будто знает о Дженнаро то, что тот не хотел бы выставлять напоказ. Мальчик замолчал, затем попросил время одеться.

— Жду вас в садовой беседке! — предупредил бесцеремонный посетитель и метнулся мимо притаившейся Абры, которая незамедлительно последовала за ним в сад.

Дженнаро вышел минут через пять, скрываясь под дождевой накидкой, и, пробежав по раскисшей дорожке, заскочил в крытую розовую беседку, где его поджидал Бугардини. Здесь их было видно как на ладони, Абра нашла удобное место, где и укрылась от дождя, и могла наблюдать за этой странной парой не то собеседников, не то врагов. До нее доносились лишь обрывки тихого разговора, потом доктор начал говорить громче, и служанка поняла, что он пытается добиться от Дженнаро сговорчивости, в противном случае угрожая заявить в полицию о том, что тот со своими друзьями-цыганами якобы планирует ограбление опекунши. Мальчик был возмущен и собирался уйти, как вдруг Бугардини кинулся к нему, хватая за руки. Дженнаро вывернулся, доктор ухватил его поперек талии, рука его соскользнула вверх, цепляясь за ворот, но тут юный хозяин дернул из-за отворота сапога кинжал и уверенно ткнул клинком Игнацио в бедро, почти в ягодицу. Тот вскрикнул: «Ах ты тварь!», а мальчик, словно дикий лисенок, прыснул вон из беседки и скрылся в темноте. Абра замешкалась было, и все же через пару секунд махнула рукой на скулящего от боли медика и бросилась догонять Дженнаро.

В свою комнату тот не возвращался, но был он, судя по мокрым следам, ведущим в сторону лестницы, где-то в доме. Абра торопливо стерла лужицы за ним и за собой и на цыпочках пошла искать по комнатам. Его не оказалось нигде, даже в чулане и мансарде. Побоявшись будить хозяйку, пока дело не прояснится, хитромудрая Абра с тяжелым сердцем отправилась в свою комнату, смежную с Эртемизиной и ее дочерей, и тогда поняла, что там кто-то есть. Тихонько задвинув засов, она вошла, но свечу зажигать не стала.

— Дженнаро? Вы здесь, синьор? — спросила служанка шепотом.

В ответ донесся всхлип. Дженнаро, скрючившись, сидел на полу под подоконником и обеими руками придерживал края разодранного камзола. Абра присела перед ним на корточки. Тогда он вдруг подался вперед, доверчиво обнял и ткнулся мокрой головой ей в грудь.

— Абра, он теперь все знает… Абра, не выдавай меня, Абра! — залепетал он.

— Что знает? Что? Синьор?

— Я не синьор, Абра. Я не мальчик.

Дженнаро отстранился, отпуская камзол и блузу, и через распоротый почти до пупка ворот Абра при свете молнии различила небольшую, аккуратную, но совершенно определенно девичью грудку.

— Пресвятая Богоматерь! — протянула служанка. — Так кто же ты тогда?

И после того как Джен, не вдаваясь в подробности, рассказала ей свою короткую, но очень странную и запутанную историю, Абра поняла, что девочку нужно куда-то спрятать, поскольку этот движимый жаждой мести негодяй наверняка бросится с доносом в Барджелло.

— Он домогался тебя, потому что уже понял, кто ты?

Джен покачала головой:

— Нет. Но теперь наверняка понял.

— Как тебя зовут на самом деле?

— Я не знаю. Сколько себя помню, все звали меня мужским именем.

— Но ты же не цыганских кровей, верно?

— Бабушка Росария перед смертью сказала, что нет. Сказала, что когда меня подбросили им, на мне были дорогие одежды, как будто я из знатной семьи, и велела скрывать, что я девочка, чтобы не попасть из-за этого в переплет… А потом я уже и сама не представляла, как признаться донье Беатриче. Она не простит мне такой лжи… И другие не простят… Не говори никому, Абра, я прошу тебя!

— Ох, бедная ты моя! — посетовала служанка, снова обнимая ее и гладя по свившимся в мокрые мелкие колечки волосам. — Да не скажу, не скажу. Но я точно знаю, что синьора Мариано не будет сердиться… ну разве что совсем чуть-чуть — за то, что ты ей не доверилась. Она же тебя любит!

— Не говори, с ней снова случится беда, и теперь по моей вине! Она хотела меня с осени отправить на учебу в Пизанский университет, и мне все равно пришлось бы куда-то сбежать, потому что я не смогла бы дальше скрываться, ведь там одни мужчины…

— Недалеко отсюда, в деревне, в Винчи, живут мои родственники — мать, сестры, брат. Я отвезу тебя к ним, а там что-нибудь придумаем.

Девочка снова расплакалась и стала благодарить ее.

— Рано еще спасибать, синьорина! Вот выпутаемся, там и помолишься как-нибудь за мое здоровье, оно мне пригодится. А пока раздевайся да ложись спи, я, как рассветет, одежду твою починю. Денек тут пересидишь, сюда никто не пойдет тебя искать, а завтра перед полуночью, даст бог погоду, отвезу тебя к моим…