— Ты меня в постельку не укладывай. В самый раз нам поговорить. Когда еще встретимся в такой обстановке, чтобы без протокола и без регламентов… Девушка, коньячку сюда! Бутылочку, милая, и соответствующее к ней приложение. И скоренько, потому как будет у нас душевный разговор… Зачем тебе, Готовцев, вздумалось «особое мнение» писать?.. «Низкий уровень конструкторских и технологических разработок…» Ишь, как завернул в акте.

— Но ведь это на самом деле так!

— Вы, красавица, в наш разговор не влезайте… Я этими руками двадцать пять лет станки конструирую. Самолично тонны ватмана исчертил, а вы без году неделя обретаетесь в станкостроении и уже норовите лезть в безусловные авторитеты… Приношу извинения за тривиальность, но худо, когда яйца курам начинают лекции читать.

Нателла вспыхнула и обиженно поджала красивые губы.

— Я не буду с тобой сейчас разговаривать, Вениамин Сергеевич, — резковато и отчужденно сказал Готовцев.

— Тогда слушай… Ты завтра умахнешь самолетом в Москву и будь здоров. А я как к своим поеду? Они же меня спросят. Скажут, как ты, Золотухин, пес шелудивый, допустил такую запись в акте?

— Но вы же лично в том не виноваты.

— Виноват. Люди на меня надеялись, верили, когда в Заборск посылали. Они ведь тоже виноватыми себя считать не могут. Старались вовсю, жали на полную катушку… Комсомольцы «молнии» писали, клеймили позором отстающих. Профком на доске Почета вывешивал передовиков выполнения заказа. А теперь ни передовиков, ни отстающих. Всех товарищ Готовцев в одну лужу посадил… Спасибо, девушка… И рюмки подойдут.

Золотухин разлил коньяк.

— Примите угощение. Хоть и полетела наша премия за новую технику, а повод все равно есть. Ввели ведь станочный участок. Как бы мы друг с другом ни собачились, а наши часики-то теперь в Заборске тикают…

— Мы не будем угощаться, Вениамин Сергеевич.

— Гордые, значит. В столице живете, олицетворяете, так сказать…

Золотухин махом опрокинул рюмку и пососал дольку лимона.

— Считаете, что мы, периферийщики, лаптем щи хлебаем, мешком солнышко ловим… Поглядим, какой вы проект выдадите. Тогда мы незаинтересованной стороной будем участвовать в приемочной комиссии… Видал я ваше творение у алтайских моторщиков. Откровенно сказать, не шибко оно убежало вперед от наших полуавтоматов.

— Не шибко, — согласился Готовцев и попросил у официантки счет. — И вы будете правы, если запишите в акте объективное особое мнение.

— Призываешь друг друга за глотки хватать? Да нас и так со всех сторон за это самое место хватают, чтобы нам еще друг с дружкой грызться. Об этом ты подумай, Готовцев… И как у тебя только рука поднялась?

— Кто-то всегда должен начать.

— Ты отдаешь себе отчет, что ты хочешь начать? У нас ведь, как в той песне, тоже стоит бронепоезд на запасном пути. Тебе, Готовцев, больше всех надо? Мало, что в начальниках ходишь? Что у тебя исправно зарплата каплет?

— Дело мне надо.

— А мне оно не надо? Я всю жизнь только делом и занимаюсь. Не лодырь и не тунеядец. Ты меня в эту компанию не записывай.

— Не вытянет группа Липченко самостоятельно работы по смазочным узлам и гидравлике, — настойчиво повторил Павел Станиславович и снял с лацкана пиджака невидимую пылинку. — Поймите меня правильно, Андрей Алексеевич… Нателла Константиновна способный и деловой работник, милая и энергичная женщина. Но освоить в столь краткие сроки специфику проектирования — это просто невозможно.

В памяти Веретенникова выплыло великое литературное творение. Эпизод, когда находчивый барон пересаживался с летящего ядра на другое летящее ядро. Тут, видимо, уважаемый барон все-таки допустил некоторое преувеличение. Инженерная логика не могла считать такой эпизод убедительным. Здесь автор отступил от истины и уронил кляксу на великолепное литературное полотно.

— Этих энтузиастов тоже нельзя к гидравлике и смазке подпускать, — продолжал Павел Станиславович, снисходительно кивнув в сторону Шевлягина. — У них тоже ни опыта, ни знаний… Одна фантазия и смелость.

— Я прошу, Павел Станиславович…

— Не проси, товарищ Шевлягин. Смелости у вас через край — вот и весь ваш багаж. Вы и оперу «Кармен» возьметесь за две недели сочинить. Тоже понятно. Чего вам, перспективщикам, бояться? Чертите себе да складываете в архив на полки. На корм мышам…

Шевлягин опустил голову. В словах была горькая и укоризненная правда. Продукция бюро перспективного проектирования, выкованные в ожесточенных схватках лучезарные проектные идеи с самого основания бюро почти целиком ложились на архивные полки, лишь редкими крохами воплощаясь в работающий металл.

Но виноват в том Шевлягин не был, и слова главного инженера явились ударом ниже пояса.

Перспективщик вскочил с дивана, раскрыл рот, чтобы громогласно выразить возмущение, но почему-то раздумал, горестно махнул рукой и без разрешения направился к двери.

Готовцев проводил Шевлягина сочувствующим взглядом. Павел Станиславович с явным облегчением поглядел на костлявую спину с выпирающими даже под плотным кожимитом лопатками.

— Как же мы будем поступать в данной ситуации, Павел Станиславович? Давайте исходить из наихудшего: Габриелян не дает нам к установленному сроку чертежи. Через два месяца у нас начинается выдача проектных материалов но новому проекту автоматической линии. Срок нам никто не отодвинет, пусть хоть десять Габриелянов будут виноваты… Может, я в самом деле зря в драку полез?