Тяга… тяга! На девушку обрушилась такая волна чувств, что она даже не сознавала, что опустилась на колени рядом с могилой и смотрит на неё в ужасе, что всё тело её застыло от этого ужаса.

Тяга!

Нет! Смерть — последние врата, через которые проходит всякая жизнь. В разлагающейся плоти, сброшенной, как старая одежда, нет никакой сущности. Они погребли мертвеца. Он не может звать… требовать… обращаться к ней с отчаянной просьбой о помощи! Тирта выронила меч и прижала руки к голове, когда тяга, которой она не могла объяснить, обрушилась на нее, она лишь сидела, раскачиваясь под ударами чьей–то воли.

Меч со звоном скатился с камней. Его рукоять с изображением ястреба коснулась белого камня, который она выбрала в соответствии с древним ритуалом своего народа. Ястреб!

Кровный родич — кровный родич, которого призывают принять ношу, исполнить долг!

Кровный родич? Таких у неё не осталось. Она упорно отказывалась этому верить. Смутно, по слышанным в детстве рассказам, Тирта понимала, что пытается сейчас овладеть ею. Существовала родственная связь–клятва, которую можно передавать от мёртвого живому, и от неё нельзя отказаться. Но только между подлинными родственниками, призванными умирающим для выполнения долга. Для них такой долг становится превыше всего в жизни! Но она не родственница незнакомца. То, что таилось здесь, не может связать её!

— Мир… — она произнесла одно это слово с огромными усилиями, словно у неё перехватывало горло. — Мир тебе, незнакомец. Я не твоя родственница. Иди путём Силы. Мы не выбираем свой конец, можем избирать только его способ. Ты должен был закончить своё дело, но тело подвело тебя, тело, а не…

Тирта ахнула. Меч и камень… Там, где они соприкоснулись… над ними образовалось нечто такое, что существовало лишь в её сне… Только сейчас она не спала. В слегка голубоватом тумане показался ларец, именно тот ларец, который унесла в укрытие леди, чьё лицо Тирта ни разу не видела. Это то, что она ищет, то, что должна отыскать. И теперь ларец был виден гораздо отчётливее, реальней.

Тяга…

Она ощущалась уже слабее, как будто силы призвавшего её гасли, как будто призыв доносился теперь с удаления, становился всё слабее.

Но эта тяга — она же и сама испытывала её! Незнакомец — нет! Каким–то непостижимым для неё образом этот незнакомец действительно становился её кровным родичем. Но не мертвец склонял её к своей воле — на неё уже был наложен обет, он стал уже частью её самой.

— Дом Ястреба!.. — вслух произнесла Тирта. — Да, я иду туда. И возьму то, что лежит в этом, — ларец стал теперь едва заметным клочком тумана. — Я тебя не знаю, родич. Но твоя нужда — и моя нужда.

Туман рассеялся. Рассеялась и та воля, что призывала и удерживала Тирту. Она была связана, но не крепче, чем когда входила в эту долину. Девушке только показалось, когда она брала в руки меч, что из него ей передалась новая энергия, сила, которой она раньше не знала.

Возвращаясь в лагерь, Тирта всё ещё дрожала, пытаясь подавить охвативший её раньше страх. Ночь проходила. Девушка разбудила своего спутника и завернулась в собственный плащ. Она почти боялась уснуть. Увидит ли снова привычный сон или на неё обрушится нечто новое, след того, что она испытала? Но она всё–таки закрыла глаза, твёрдо решив отдыхать.

Однако в эту ночь никаких снов она не видела и не встретилась, как опасалась, с другой сущностью. Спала она крепко и долго, а проснувшись, испытал явное нежелание вставать.

Они обнаружили, что торгианец стал вполне послушен, он терпеливо обождал, пока его оседлают и наденут упряжь, с которой фальконер счистил засохшую кровь. Но они не хотели занимать место его мёртвого хозяина, поэтому просто повели в поводу рядом со своими пони.

Минуя могилу и символ, Тирта слегка сгорбилась и не смотрела на них. В ярком свете нового дня она почти поверила, что всё привидевшееся вчера было лишь иллюзией, и держала руку подальше от рукояти меча. Пусть мёртвый покоится в мире, и пусть её тоже ждёт в пути мир. Она никому ничего не должна, её ведёт дальше только её собственная цель.

На противоположной стороне луга нашлась тропа, еле заметная, такая, по которой может пройти только привычная лошадь, да и то без груза. Оба всадника спешились и повели своих лошадей; фальконер привязал повод торгианца к луке своего седла, и лошади выстроились в цепочку.

Подниматься приходилось медленно и осторожно. Когда наконец они добрались до прохода в стене, окружавшей долину, Тирта с надеждой посмотрела вперёд. Ей бы не хотелось вновь испытать что–нибудь подобное. И девушка приободрилась, увидев, что впереди тропа расширяется и начинается спуск, причём не очень крутой. К тому же внизу виднелась зелень. Казалось, каменная пустыня, совершенно лишённая жизни, остаётся позади.

Незадолго до полудня Тирте удалось подстрелить вилорога, молодого самца, и они остановились, чтобы освежевать добычу. На обед у них было жареное мясо. И повсюду кругом следы жизни. Свежие следы вилорогов, крики птиц. Сытые птицы тяжело взлетали с растений.

Хорошие охотничьи угодья, и Тирта подумала, что им стоило бы накоптить мяса, остановиться на день и увеличить свои запасы. Правда, ей показалось странным, что на этой тропе, где должна была бы задержаться зима, весна была заметней, чем в низинах, откуда они пришли. В траве пестрели цветы, кругом цвели дикие плодовые деревья, их аромат наполнял воздух, вызывая воспоминания о фермах, на которых приходилось работать девушке.