Два дня они шли по этой прекрасной мирной земле, не встречая никаких следов зла. Иногда Титра чувствовала себя совершенно свободной, словно ничто её не влечёт и не принуждает. Но такие промежутки были очень короткими. Жить в тишине и мире, зависеть только от щедрости земли, не видеть никаких снов, не испытывать никакой тяги — она думала, каково жить такой жизнью, хотя с трудом представляла себе её.

Если у её спутника и возникали похожие мысли, он никогда не выражал их вслух, а она молчала о своих. Они двигались преимущественно молча, и девушке иногда казалось, что фальконер хочет как можно быстрее закончить это путешествие и подвергаться как можно меньшей опасности. Они продолжали дежурить по ночам по очереди, и Тирта заметила, что фальконер всегда едет настороженно, как разведчик на чужой территории.

Как ни странно, но она больше не видела снов. Хотя раньше это ночное посещение неведомой призрачной крепости повторялось так часто, что Тирта даже обеспокоилась, когда сны прекратились. Несколько раз во время ночных дежурств она вытаскивала «карту», как назвал этот листок фальконер, рассматривала символы на ней, пытаясь понять их смысл, но с таким же успехом, как в первый раз. Да и карта ли это? Существуют рисунки, помогающие призывать Силу. Тирта торопливо отогнала эту опасную мысль.

На четвёртый день после того, как они покинули защищенную долину, в полдень тропа снова поползла вверх и в конце концов привела на пустынное нагорье. Перед самым наступлением ночи они заметили впереди груду камней. Фальконер сразу остановился, глядя вперёд — не так, словно ожидал увидеть эту преграду, а скорее в недоумении. Это выражение открыто читалось на его лице: сегодня он почему–то ехал, сняв шлем. Что тоже было странно, потому что раньше он всегда закрывал лицо маской.

Тирта не видела причины этой внезапной остановки, но тропа здесь была так узка, что она не могла проехать вперёд и должна была ждать, пока он не двинется. Фальконер же продолжал стоять, и тогда девушка впервые за день нарушила молчание.

— Дальше нет пути?

Очень долго ей казалось, что он погрузился в свои мысли и даже не слышит её слов. Но вот воин поднял коготь и указал на поток разбитых камней.

— Гнездо…

Какая–то дрожь его голоса, его высокий тон вызвали эхо в окружающих камнях.

Гнездо. Как плач в погребальном ритуале салкаров.

Титра удивлённо смотрела вперёд. Ничто не свидетельствовало, что здесь была многолетней давности крепость его народа. По крайней мере, она ничего не видела. Она слышала, что Гнездо было создано таким образом, что напоминало полую гору, и мало кто из чужаков (исключительно пограничники и мужчины) пересекал его подъёмный мост.

Ничего не осталось от Гнезда, только каменный поток, похожий на те, что им не раз приходилось пересекать в пути. Её спутник высоко задирал голову, разглядывая рваные скалы, словно отчаянно хотел увидеть признаки жизни. И она, в свою очередь, словно увидела на мгновение, как из тумана возникают очертания некогда существовавшей здесь крепости. Но на самом деле она ничего не видела.

Воин заговорил; слова, которых она не понимала, вздымались вверх, и вскоре перешли в единый звук, напоминающий крик сокола. Трижды испустил он этот крик. И тут они услышали ответ!

Тирта крепче ухватила повод, её лошадь переступила с ноги на ногу, вызвав осыпь мелких камней. Ответ был негромкий, не в полную силу, однако она ясно его услышала. Призраки… мертвецы, которым следует покоиться в мире… неужели она ещё не покончила с ними? Неужели призыв к мести его родичей так силён, что может прозвучать даже днём? Фальконеры были предупреждены; они успели найти убежище в Эсткарпе до начала Поворота. Да и её спутник не может быть таким старым, чтобы принести клятву меча кому–нибудь, жившему здесь до гибели Гнезда.

Фальконер снова крикнул, крик его отозвался многочисленным эхом, пони зафыркали, торгианец заржал, а у неё заболели уши.

И снова ответ. Но теперь Тирта увидела точку в небе. Она опускалась, словно нацелившись на невидимую добычу. Девушка благоговейно смотрела на этот стремительный спуск с неба. Летун перешёл из солнечного воздуха в затенённое место, в тёмное ущелье, куда они направлялись.

Уменьшая скорость, хлопая крыльями, кружа, птица снижалась, пока не пролетела прямо над ними. Сокол сел на краю скалы, чуть расставив крылья, словно собирался взлететь в небо, как только удовлетворит своё любопытство.

С чёрными крыльями, с белым пятном в виде знака V на груди, это был сокол из Гнезда или потомок такого сокола, живущий в этой глуши один, потому что у него не было пёстрой ленточки на лапе, которая обозначала бы его союз с человеком. Блестящие глаза разглядывали снявшего шлем фальконера. Тот произнёс несколько слов, напоминающих птичьи крики, звуки из его горла то поднимались, то опускались. Сокол ответил криком и забил крыльями, словно снова готовился взлететь, подальше от этого существа другой породы, которое пытается с ним разговаривать.

Но фальконер продолжал издавать странные звуки. Тирта не поверила бы, что человеческое горло на такое способно. Он не пытался приблизиться к птице, просто разговаривал с ней, как была убеждена Тирта, на её собственном языке.

Крики прекратились. Теперь птица отвечала скрипами и трелями, очень похожими на те, что издавал человек. Потом сокол слегка наклонил голову в сторону. Тирта могла бы поверить, что сокол обдумывает какое–то предложение, что он должен принять решение.

Потом, издав ещё один крик на прощанье, он поднялся в воздух. Не приближался к ждущему человеку, просто поднимался на мощных крыльях в высоту, с которой слетел. На лице фальконера не видно было разочарования, он просто сидел и смотрел вслед птице.