Конни вздохнул:

— Потом… может быть. — И они оба поняли, что под этим подразумевалось. — Если будем хорошо зарабатывать в Калифорнии, купим машину. Но эти, — он показал на исчезающий вдали «зефир», — эти стоят не меньше, чем дом. Я бы все-таки выбрал дом.

— А я бы хотела и дом, и такую машину, — сказала она. — Но дом, конечно, нужнее, ведь… — И они оба поняли, что под этим подразумевалось. Они все еще никак не могли свыкнуться с ее беременностью.

— Как ты себя чувствуешь — ничего? — спросил Конни.

— Устала. Трудно ехать по такой жаре.

— Что ж поделаешь? Иначе не доберемся до Калифорнии.

— Я знаю, — сказала она.

Собака, принюхиваясь, обогнула грузовик, опять подбежала к луже под краном и стала лакать мутную воду. Потом отошла в сторону, опустила нос к земле, повесила уши. Она обнюхивала пыльную траву вдоль дороги и, очутившись наконец на самом шоссе, подняла голову. Роза Сарона пронзительно вскрикнула. Огромная машина, взвизгнув шинами, пронеслась мимо. Собака шарахнулась назад и очутилась под колесами, не успев даже тявкнуть. В заднем окне машины появились лица, она сбавила ход, потом перешла на прежнюю скорость и быстро скрылась вдали. А собака с вывалившимися наружу внутренностями лежала в луже крови посреди шоссе, слабо подергивая ногами.

Роза Сарона смотрела на нее, широко открыв глаза.

— Мне это не повредит? — проговорила она. — Как ты думаешь, мне это не повредит?

Конни обнял ее.

— Пойди сядь, — сказал он. — Ничего с тобой не будет.

— Я закричала и почувствовала, будто у меня там что-то оборвалось.

— Пойди сядь. Ничего с тобой не будет. Не бойся. — Он подвел ее к грузовику, подальше от издыхающей собаки, и усадил на подножку.

Том и дядя Джон вышли на шоссе. Искалеченное тело чуть подергивалось. Том взял собаку за задние лапы и оттащил к кювету. Дядя Джон стоял растерянный, точно это случилось по его вине.

— Мне бы надо привязать ее, — сказал он.

Отец посмотрел на собаку и отвернулся.

— Поехали дальше, — сказал он. — Все равно мы бы ее не прокормили. Может, это к лучшему.

Из-за грузовика появился толстяк.

— Вот жалость-то, — сказал он. — У автострады собачья жизнь короткая. У меня за год трех задавило. Я их больше не держу. — И добавил: — Вы не беспокойтесь. Я оттащу ее в поле и там закопаю.

Мать подошла к Розе Сарона, которая все еще дрожала от испуга, сидя на подножке грузовика.

— Ты что Роза? — спросила она. — Тебе нехорошо?

— Я все видела. Испугалась очень.

— Я слышала, как ты закричала, — сказала мать. — Ну, теперь уже пора успокоиться.

— Ты думаешь, мне это не повредит?

— Нет, — ответила мать. — Если будешь кукситься, да ступать на цыпочках, да нянчиться сама с собой, вот тогда будет плохо. А сейчас вставай, пойдем усаживать бабку. И брось ты думать о своем ребенке. Он сам о себе позаботится.

— А где бабка? — спросила Роза Сарона.

— Не знаю. Где-нибудь здесь. Может, в отхожем месте.

Роза Сарона пошла к уборной и вскоре вернулась, ведя бабку.

— Она там задремала, — сказала Роза.

Бабка улыбалась:

— Там славно. Унитаз, и вода сверху льется. — И добавила: — Мне очень понравилось. Я бы там заснула, да вот разбудили.

— В таких местах не годится спать, — сказала Роза Сарона и помогла бабке залезть в кабину. Бабка, довольная, опустилась на сиденье. — Годится — не годится, а все-таки хорошо, — ответила она.

Том сказал:

— Поехали. Путь у нас долгий.

Отец пронзительно свистнул.

— Вот теперь ребята запропали. — Он свистнул еще раз, сунув два пальца в рот.

И ребята тут же появились на его зов. Они бежали с поля — впереди Руфь, за ней Уинфилд.

— Яички! — крикнула Руфь. — Я нашла яички! Скорлупка совсем мягкая! — Она подбежала к грузовику, Уинфилд не отставал от нее. — Смотрите! — На грязной ладошке лежало несколько светло-серых хрупких яичек. И как только она протянула руку, на глаза ей попалась лежавшая у края дороги дохлая собака.

— Ой! — вскрикнула она и вместе с Уинфилдом медленно подошла к ней. Они стали рассматривать ее.

Отец позвал их:

— Ну, живо, не то без вас уедем.

Они молча повернулись и пошли к грузовику. Руфь взглянула еще раз на серые яички, бросила их и вслед за братом взобралась по борту на грузовик.

— У нее еще глаза открытые, — прошептала она.

Но Уинфилд решил покрасоваться. Он храбро сказал:

— Все кишки наружу так и вывалились… — помолчал немного. — Все кишки — наружу… — и вдруг, быстро перевернувшись на живот, лег у самого борта. Его стошнило. Он поднял голову, в глазах у него стояли слезы, из носу текло. — Когда свиней режут, это совсем по-другому, — пояснил он.