Мальчишкой я уже знал: грачи прилетели — весна; прилетела кукушка — конец охоты, дичь села на гнезда; ласточки прилетели — можно купаться. Эту азбуку в готовом виде я получил из копилки сельского опыта. А ведь кто-то первым заметил все это. «Лини мечут икру, когда зацветает калина. Перед дождем иволга кричит дикой кошкой. Цветок лилии опустился под воду — близится летний вечер». Названия месяцев у славян крепко связаны с проявлениями природы: май — травень, июль — липец (время цветения липы), декабрь — студень… В этой цепи увязок и наблюдений трудно увидеть начало. Не будет у нее и конца.

Эту цепь начинали охотники и земледельцы. Лучше всего они и теперь ее продолжают.

Природа неисчерпаема для прилежного наблюдателя. Каждый любознательный человек может сделать свое открытие. И есть наблюдатели за природой, талантливые и влюбленные. Они прославили фенологию — самую поэтичную из наук. Дмитрий Кайгородов, Виталий Бианки, Михаил Пришвин. Рядом с этими именами сегодня можно назвать фенолога Дмитрия Зуева.

Можно без ошибки сказать: среди живущих нет сейчас человека, кто бы лучше его знал природу центра России и особенно Подмосковья. Он знает все. Если пойдет разговор о птице, он узнает ее по голосу, скажет, когда прилетает, где зимовала, в каких местах любит гнездиться, чем кормится, кто враги у нее, поет ли в неволе, как называют эту птицу в народе, расскажет, где наблюдал птицу и какие приключения случились при этом. Заметьте: это о каждой птице! Он помнит, когда дрозды зимовали в московских лесах, знает, какая птица может глядеть не моргая на солнце, в какую морозную зиму московские воробьи искали убежища в метро «Смоленская». Он видел журавлиные пляски. Поэтично расскажет, почему щегла называют щеглом, а снегиря — снегирем.

Он знает таинственного соперника соловья — птицу варакушку, может подражать десяткам лесных голосов. И это не простая копилка знаний. Человек понимает все спутанные взаимосвязи в природе, у него есть ключи ко всем лесным и полевым тайнам. И нет ни одного проявления жизни, какое он пропустил бы без внимания. Он пчеловод с пчеловодами. Он первый среди охотников. Он ботаник, знающий красоту.

Цену и родословную каждого из цветков, каждой травы и каждого дерева в Подмосковье. Он агроном и лесник, собиратель народных примет и хороший знаток русской поэзии.

За шестьдесят лет он исходил все берега подмосковных озер, речек, все глухие болота и отдаленные лесные углы. Он знает не только идущие по кругу закономерности, но как истинный наблюдатель помнит все природные аномалии. Он скажет, в каком году в июле были морозы, когда вишня цвела в апреле, а в феврале была метель с громом и молнией.

Во время войны маленький самолет увозил к партизанам патроны и листовки с зуевским текстом: «Какую пищу можно найти в лесу».

Зуевым написана редкая, поэтичная и очень нужная книга «Дары Русского леса». Только что он закончил новый, дополненный вариант книги. К старику идут за советом, когда собирается «экспедиция» за грибами или снимается фильм о природе. Просто с ним посидеть у костра — радость ни с чем не сравнимая.

А ведь мы могли и не знать человека, не обладай он и еще одним высоким талантом — талантом рассказчика. И не просто рассказчика. А поэта. Человек имеет свой голос, самобытный и сильный.

* * *

Щепкина-Куперник заполняла анкету и на вопрос: «Ваш любимый поэт?» — написала: «Дмитрий Зуев». Зуев никогда стихов не писал. Он писал заметки в газету…

Если очень вам повезет, на прилавке в каком-нибудь маленьком магазине вы еще можете встретить книжку «Времена года». Покупайте немедленно! Книжка вышла вторым изданием, но надо уже говорить о третьем. Книжку не с чем сравнить, потому что она самобытна по форме, по стилю, по духу. Я поставил ее на полку рядом с книжкой Аксакова. Думаю, каждый именно так и поступит, когда прочтет.

Короткие заметки, или, как принято теперь называть, новеллы: о птицах, о рыбах, о грозах, о холодных лесных ручьях, о сенокосе, о зверях… Немыслимо перечислить и маленькой доли всего, что вместили четыре сотни страниц. Леонид Леонов назвал эту книгу «окном, распахнутым прямо в чащу подмосковного леса». Обычные слова добротного, неиспорченного русского языка в книге. Но как мастерски найдены, как поставлены в соседстве друг с другом! Читаешь и видишь солнечные зайчики на траве, слышишь шорохи, скрип снега, чувствуешь лесной запах, взволнованное дыхание очарованного рассказчика. Книжка — редкостный сплав справочника и поэмы. Живущий среди природы прочтет ее с большой практической пользой. Для горожанина, неизбежно тоскующего о потере лесов и полей, — это праздник, пришедший в дом. Книжка писалась всю жизнь — семьдесят лет.

* * *

Брэм всю жизнь писал «одну книгу». Книга имеет десяток больших томов. Это был подвиг жизни. Гиляровский всю жизнь писал «одну книгу». Мы знаем и бережем этот памятник ушедшей Москвы. Экзюпери, совсем недавно овладевший нашими чувствами, всю жизнь писал «одну книгу» о человеческом Благородстве, о Долге и о земле. Можно было бы дальше называть имена людей, для которых писательство было неотделимо от жизни. Оно просто не имело бы смысла, если бы человек изменил себе. Экзюпери говорил: «Прежде чем писать, я должен жить». Писательство и жизнь для этих людей не были чем-то вроде: «работа» и «после работы».

Книги являлись следствием образа жизни, образа мыслей, избранного занятия. Живи человек иначе, он был ничего нам не оставил. Это, наверное, исключения из общего правила, но и не очень редкие исключения.

Во Франции в прошлом столетии жил один учитель-чудак. Бросил учительство и с лупой целыми днями лежал в бурьянах, наблюдал жуков и козявок. И так всю жизнь «пролежал в траве с лупой». Добропорядочные селяне смеялись, конечно, над чудаком. Но вот чудак разогнулся и рассказал, что он увидел в сухих бурьянах. И так рассказал, что мир вот уже сотню лет не может оторваться от его книги. Ее недавно переиздали у нас. «Жизнь насекомых» Фабра надо прочесть каждому, так же как хоть один раз в жизни надо заглянуть в микроскоп и поглядеть в телескоп на звезды.