Земля всегда хороша, но первый раз выйти лучше всего в июне. Покупайте рюкзак и ботинки попроще. Из всех покупок только эта делает человека богатым.

И два прозаических слова. Нас с рюкзаками становится много. Надо условиться: пустые банки, бумагу, непотухшие костры в лесу не оставим. Будем помнить: завтра на это же место придут другие люди.

Утиный рай

Сколько на земле мест, где хотелось бы побывать? Один раз я попытался поставить на карте точки и загрустил — коротка жизнь…

И все-таки есть способ. Возвращаясь из путешествий, мы друг другу рассказываем, привозим кинопленку и фотографии. Получается: за всю жизнь человек не так уж мало увидит.

Одна из точек. Озеро Энгури. На карте — это синяя капля. На земле — это большая вода в восьми десятках километров от Риги, вода, взятая в плен камышами, рогозом, кугою и соснами. Я увидел воду в погожий день. Звенели на жаре комары, сухими крыльями шелестели стрекозы. Дикая утка повела птенцов подальше от берега. За каждым утенком по гладкой воде в стороны бежали волны-усы. Облака и неподвижный коршун глядели в озеро. Пахло сыростью. Из леса шел запах грибов и нагретой сосны. Мы кинули рюкзаки в лодку. Вода в озере невысокая. Кое-где лодка ползла брюхом по зеленой подушке подводной травы. Шест наполовину уходил в озерную мякоть, пришлось взять другой, с расщепкою на конце. Догнали утку. Она порывалась лететь, но утята оставались почти на месте. Утка затрепыхалась, притворяясь подбитой. Мы улыбнулись утиной хитрости и подхватили на ладонь одного утенка.

На лапке у маленькой птицы было колечко — уже успела побывать у людей. Отпустили. Утенок поплыл, живо работая лапками. До осени ему предстоит изучить этот мир длиною в двадцать и шириною в пять километров — озеро Энгури.

Поселяюсь на «Ковчеге», посреди озера.

Большой деревянный дом на понтонах. Палуба. Кубрики. Рулевое колесо с рукоятками. Лаборатория. Инкубатор. Кают-компания и каюта «озерного капитана» Гаррия Михельсона. Получаю спальный мешок, ложку и право брать одну из полдюжины лодок, привязанных у «Ковчега».

Пятнадцать орнитологов в плавучем доме — ученые и студенты на практике. К вечеру варится ведро каши на всех. Лук, хлеб, огурцы и копченая рыба доставляются с берега из рыбацкой деревни Берзжема («Березовая деревня»). Около нас кормится несметное число маленьких рыбок. Иногда мы снимаемся с якоря, ветер уносит «Ковчег» бог знает куда по озеру. Но остановились — сейчас же вокруг в воде начинают сверкать зеркальца рыбьего косяка.

По очереди берем удочку с гвоздиком вместо грузила и тягаем маленьких окуней на прокорм птицам, живущим с нами под одной крышей.

Каждый день, когда вода от зари делается малиновой и чайки садятся дремать на торчащие из воды камни, все лодки собираются у «Ковчега». Орнитологи на верхней палубе курят трубки, кто-нибудь бренчит на гитаре, остальные молчат, повернувшись лицом к озеру. Или, наоборот, спорят так, что на ближнем острове испуганно начинают летать кулики…

Большая загадка: как птицы находят дорогу домой из Африки, из Австралии или хотя бы с Каспийского моря? По солнцу, как штурманы кораблей? Но птицы летят и ночью, и даже чаще именно ночью. По звездам? Но ведь птицы летят и в пасмурную погоду. Во всем мире орнитологи строят догадки. Недавно все объяснило привычное слово «инстинкт». Теперь уже все понимают: за этим словом удобно было прятать незнание. Слово не раскрывает секрета «штурманского механизма» птиц. Но он есть. Орнитологи ищут. «Ковчег» тоже занят этой работой.

Работа начинается, когда я еще сплю.

Я слышу шаги, негромкий разговор, стук весел. А потом все утихает. Возвращаются вечером, когда у дневального поспевает каша. Один кольцевал уток, другой ловил чаек, третий на мотоцикле из городка, лежащего за сотню верст, приехал за птицами. Из разных мест, при разной погоде, из особым образом сделанных клеток окольцованных птиц выпускают. Не берусь рассказывать методику эксперимента. Ищут отгадку: что помогает птицам сразу же взять верный курс к озеру? Каждый вечер заполняются карточки. Каждый вечер спор, или тихий разговор, в котором все понимается с полуслова, или молчание. Гаррий ложится всегда последним, где-нибудь в час ночи. В четыре часа он просыпается. Он похудел, но всегда выбрит, подтянут, всегда весел и энергичен. При нем никто не признается, что устал, что не худо бы на день-другой в город податься…

Ночью, когда все утихает, утки и лебеди подплывают близко к «Ковчегу». Если чуть приподняться на нарах, в окошко видно призрачно-белых птиц. К ним тянется бледно-красная полоса света — горит огонь в верхней каюте. Самый младший по возрасту и по чину в плавучем доме — школьник Ефим из Риги. Второй год добровольцем от делит труд с орнитологами.

У нас с Ефимом на двоих одна лодка. Утром мы кладем в лодку хлеб, бинокли, фотографический аппарат, связку птичьих колец и машем рукой дневальному. Часа два гребем или, толкаясь, ползем по топкой зеленой подушке. Испуганно кидаются из-под лодки большие рыбы. Птичий гвалт стоит в вышине. Невозможно перечислить все, что видят глаза, — множество птиц!

За поворотом камышей то и дело попадаются лебеди. Это не те лебеди, что плавают в парках. Свободные и осторожные птицы! Гнезда у них громадные.

Лодка пристает к такому гнезду, как к острову. Беспорядочная куча камыша и куги. Прыгаешь из лодки — гнездо раскачивается, пружинит и вполне человека держит. Неделю назад в гнезде были птенцы. Сейчас родители спешат укрыться с потомством в непроходимых камышах. Отец лебедь отводит нас от семейства, выплывая на чистую воду. Мы поддаемся обману и налегаем на весла. Мы обливаемся потом, а лебедь только чуть подставляет бок ветру. Расстояние все-таки сокращается понемногу. Лебедь наконец не выдерживает — частые взмахи крыльев, радуга брызг, вытянутая над водой длинная шея.