Но то, как она устроила похороны, заслуживает высшей похвалы. Все было торжественно и очень хорошо организовано.

Глядя на ее фигурку, мелькавшую среди толпы людей, одетых в темное, я подумал о том, что, быть может, именно работа, великое множество дел, которыми она себя загрузила, и не позволили ей впасть в депрессию.

Я сразу узнал родителей Эммы, очень красивая пара. Со слов Эммы, они давно разошлись и жили порознь, где-то за границей.

Громче всех выражала свои чувства одна из подруг Эммы, Аня, приехавшая в Москву из Венгрии. Полагаю, она рыдала так оттого, что считала и себя виновной в том, что Эмма оказалась в Панкратово. Ее утешала и держала под руку венгерка Нора, подруга Ани. По словам Кати, Нора тоже весьма тяжело переживала смерть Эммы, хотя и была-то знакома с ней недолго: ведь это ради нее Эмма отправилась к Зосе договариваться о том, чтобы она ее приняла по приезде в Москву. К тому же, как выяснилось, пока Нора была здесь, в Москве, и пыталась, как могла, помочь следствию, в частности, дала деньги следователям (не взятку, а на расходы, как объяснила мне Катя), ее друг там, в Венгрии, женился на другой женщине. И еще одна проблема свалилась на голову несчастной одинокой женщины: ее престарелый дед, о котором она заботилась, подхватил какую-то инфекцию, и сиделка, узнав об этом, ушла.

Я и сам не понимал, почему думал обо всех этих людях, об их проблемах, словно мой рассудок отказывался воспринимать все, что было связано непосредственно со смертью моей дорогой Эммы.

В кафе на поминальном обеде многие говорили об Эмме, вспоминали ее добрые дела, рассказывали о том, какой заботливой и участливой она была. Неравнодушной к чужой боли. Люди искренне делились всеми теми историями, которые они пережили вместе с Эммой.

И я, совершенно чужой в этой компании человек, готов был тоже разрыдаться… Я всех жалел и любил в тот вечер.

Даже следователя Дмитрия Азарова, который чувствовал себя на похоронах явно лишним и наверняка ловил на себе взгляды тех людей, доверие которых не оправдал: ведь убийца Эммы так и не был найден.

Мы курили с ним на улице на заднем дворе кафе, когда я осмелился обратиться к нему с просьбой:

– Послушайте, мне надо в Панкратово, – сказал я. – У меня в машине лежат цветы. Я хотел бы положить их там, в лесу, на пороге дома, в котором ее убили. Я должен, понимаете, должен увидеть то место, где она погибла.

– Еще скажите, что собираетесь поискать там улики… – мрачно отозвался Азаров и затянулся сигаретой. – Я угадал?

– Да. И что здесь такого? А вдруг мне повезет?

– Думаю, вы не в курсе, что подозреваемый находится под домашним арестом?

– Не понял… Какой еще подозреваемый? Мне об этом ничего не известно.

– Не так давно одна из подруг Китаевой, так же, как и вы, попросила меня отвезти ее на место происшествия. Мы с ней поехали. И она нашла улику! Да-да, не смотрите на меня так… Настоящую улику, указывающую на человека, которого я меньше всего подозревал. Я совершенно случайно заметил, как она подобрала ее с пола и сунула в карман.

– Что, что подобрала? И кто? – Я, помнится, даже схватил его за руку.

– Говорю же – улику. Так вот. Мы уже поехали обратно, домой, и я все ждал, что вот сейчас мне эту самую улику покажут, понимаете? Покажут и отдадут, но не тут-то было. Человек, с которым я ездил в Зосин дом, так мне ничего и не рассказал. И не показал, чем окончательно меня запутал.

– Дмитрий Павлович… Не томите. Кого вы подозреваете? Кто арестован?

– Катя Мертвая.

– Что? – Я даже отшатнулся от него, подумав, что он шутит. – Это у вас профессиональное?

– Что именно?

– Черствость, цинизм, жестокость, черный юмор… Я вот лично не вижу повода для шуток.

– А я и не шучу. Нора Кобленц, наша гостья из Венгрии, уговорила меня отправиться вместе с ней в Панкратово. Все твердила, что хочет сама поискать улики. Что чувствует себя обязанной сделать хоть что-то для Эммы, что это из-за нее Эмма погибла, ну и все такое…

– И что? Вы согласились?

– Ладно, Борис, садитесь в мою машину, поедем в Панкратово. А по дороге я вам все расскажу. Не для того, конечно, едем, чтобы вы там что-то искали, а чтобы вы положили цветы… еще я просто по-человечески вас понимаю – вам страшновато ведь ехать туда одному, я прав?

– Да… Стыдно признаваться, но это так.

В машине мы продолжили говорить о Кате.

– Обломок сережки… – возмущался я, когда он рассказал мне о найденной улике. – И сережка Кати оказалась сломана, там не хватало лепестка, так? Удивительно!

– Получается, что она, Катя, там была, понимаешь? – Азаров незаметно перешел на «ты».

– Но ты сам-то веришь, что она могла убить свою лучшую подругу? Да еще таким зверским способом? Да Катя – прекрасный человек!

– Согласен. Мне она тоже нравится. Но ведь именно Катя в результате стала единственной наследницей Эммы. На ее счетах огромные суммы денег!

– Да я в курсе… Значит, она убила ради денег? Тогда почему же она не остановила строительство усадьбы? Зачем она продолжает переводить деньги, ведь стройка идет полным ходом!

– Да я все знаю… Больше того, вчера, когда я предъявил ей обвинение, неофициальное, я ее, конечно же, не арестовывал… Так вот, незадолго до нашей с ней встречи она виделась с Сергеем Качелиным…