— Это будет еще почище «Конфиденталя», — говорит Харрисон. — Подглядывание в замочную скважину уже устарело. Теперь самое замечательное состоит в том, чтобы пристроиться за политическими новостями. Да, это будет просто колоссально. Не помню, как там его зовут… в общем, один крупный голливудский продюсер, так он каждую неделю подкатывает к местному газетному лотку в лимузине, лишь бы заполучить «Инсайд ньюс». Я каждую неделю его вижу. Он подъезжает в лимузине, но не протягивает оттуда руки. Нет, он вылезает из машины, подходит к лотку и сам берет газету. Честно говоря, я думаю, это чертовски славный комплимент!

По лицу Харрисона можно понять, что он по-прежнему пытается избавить свои черты от некой сальной липкости, свойственной физиономии человека, только-только проснувшегося. Впрочем, он уже явно на ходу. Старая добрая эстетика шлока вовсю зашевелилась, и Харрисон уже думает о своей собственной истории. Истории о нем и «Конфидентале».

— Пожалуй, я придумал для вас нужный ракурс статьи, — говорит он. — Этот ракурс таков: «Теперь об этом можно поведать». Понимаете? Ясное дело, у вас, вероятно, есть свои мысли по этому поводу, но я все вижу именно так — «Теперь об этом можно поведать».

Я не сомневался, что этот человек уже действительно видел первый всплеск красной краски вместе с монтажом фотографий, таблоидных заголовков и лихорадочным взмахом текста на самом верху, анонсом, заявляющим что-то вроде: «Теперь об этом можно поведать! „Конфиденталь“ изнутри!» Харрисону всегда нравилось начинать статью именно так, с макета, снабженного большим всплеском красной краски, уймой фотографий, а также крупным шрифтом, взрывающимся на самом верху. На самом деле он видит все это не просто как статью, а как целую «одноразку». Одноразка представляет собой журнал или книгу в форме журнала, которая публикуется только однажды, с целью заработать на какой-нибудь знаменитости или текущем событии. Умирает киноактер Джеймс Дин — и тут же выходит уйма одноразок с названиями вроде «История Джеймса Дина», «Настоящий Джеймс Дин», «Джеймс Дин жив!» или просто «Джеймс Дин». Одноразки стали одними из детищ Харрисона с тех пор, как он в 1958 году продал «Континенталь». Между прочим, он издал такие одноразки, как «Угроза секса отступает», «Конфиденциальный Нью-Йорк», «Человек по фамилии Паар», а также «Голый Нью-Йорк». В данный момент прямо-таки видно, как Харрисон складывает воедино разные истории для одноразки «Теперь об этом можно поведать». Основная часть, вне всяких сомнений, получит название «Как „Конфиденталь“ заполучал те „назойливые“ истории — от самих звезд!». Кроме того, там будет еще одна большая статья, за авторством Боба Харрисона, озаглавленная: «Почему я начал издавать „Инсайд ньюс“? — Да чтобы доказать, что я снова смогу это проделать!»

Примерно в этот самый момент Хелен входит в гостиную из комнаты, которую они используют в качестве кабинета. На лице у нее выражается явная озабоченность.

— В чем дело? — спрашивает Харрисон.

— Даже не знаю, — говорит Хелен. — Ну почему тебе обязательно надо вытаскивать все на свет божий?

— Но ведь все это правда, разве не так?

— Так-то оно так, но ведь с этим уже покончено. Все уже в прошлом. И делу конец. «Конфиденталь» приказал долго жить. Не знаю, стоит ли опять вытаскивать все это на свет. Честно говоря, мне это не по душе.

— Но почему? — интересуется Харрисон. — Я не стыжусь ничего из всего того, что я в свое время сделал!

— А как насчет ___? — усталым голосом начинает Хелен, словно желая сказать: «Пойми, дело даже не в этом».

— Он был славным парнем, — отвечает ей брат. — И он мне нравился.

— В каком смысле «был»? — спрашивает Хелен. — Как ты думаешь, что он скажет, когда об этом прочтет? У вас ведь есть соглашение.

— Это было давным-давно, — говорит Харрисон. — Так или иначе, он это признает. Он пишет книгу и признает в ней то, что именно я дал старт его карьере, что всю известность он приобрел благодаря «Конфиденталю». Он это признает.

— А как насчет Майка Тодда и Кона? Ведь это тоже составляло часть соглашения.

— Они оба умерли, — успокаивает сестру Харрисон. — А кроме того, та история была очень забавная. И никакого вреда она никому не причинила.

— И все же… — опять заводит было Хелен, но, не закончив фразу, лишь вздыхает.

— Давайте отправимся в «Линдис», — продолжает Харрисон. — Вы часто бываете в «Линдисе»?

— Я вообще никогда там не бывал.

— А как давно вы уже в Нью-Йорке? Вам следует начинать посещать подобные места. Именно там все собираются.

Пару минут спустя мы все (Харрисон, Реджи, собачка и я сам) садимся в такси. Харрисон вольготно откидывается на спинку сиденья.

— В «Линдис», — говорит он.

На физиономии у таксиста появляется тот озадаченный, почти желеобразный вид, какой обычно бывает у всех нью-йоркских таксистов, когда они оказываются в тупике и не желают этого признавать.

— Так-так, посмотрим, как туда лучше проехать… — говорит он. — Слушайте, а где это?

— Вы не знаете, где находится «Линдис»! — восклицает Харрисон своим голосом доктора Грабова. — Что за дьявольщина творится в этом проклятом городе?

В «Линдисе» сразу же возникают проблемы с собачкой. Харрисон и Реджи рассчитывали на то, что сегодня воскресенье, а следовательно, что ресторан не будет слишком набит. Однако метрдотель «Линдиса» говорит, что да-да, все верно, сегодня воскресенье и в ресторане не много посетителей, но нет-нет, он все равно не может пускать туда никаких собак. Существуют определенные правила. Одна из проблем, по-моему, состоит в том, что на физиономии у собачки застыла довольно-таки странная ухмылка. Харрисон взвешивает все это дело на весах жизни и не протестует. Реджи уходит в своем замечательном изобилии волос и меха, а также в сопровождении игрушечной борзой, чтобы доставить собачку обратно в квартиру, но обещает, что сама она непременно вернется. Что ж, это просто небольшое отступление, только и всего. Харрисон получает столик там, где ему хочется, в боковой части зала, где стена сплошь изрисована оранжевыми завитками, украшенными стилизованными эмблемами таких вещей, как бутылки мартини, тромбоны и прелестные девушки. Все эмблемы расположены под каким-то до странности неверным углом, который почему-то напоминает музыку Бизи-Сити из кинофильма с участием Фреда Астера и Джинджер Роджерс. Харрисон садится туда, откуда ему видна дверь. Тут к нам подходит один из официантов.