– Тогда советую вам быть убедительнее, – усмехнулась Генриетта.

Узник отрицательно покачал головой…

Джордж Вилльерс, герцог Бэкингемский, прогуливался по темному коридору мрачного подземелья. Он обдумывал разговор со шпионом кардинала, за жизнь которого отдал бы все свое богатство. Его невеселые мысли прервал нечеловеческий крик. Он доносился из-за той самой двери, откуда сам герцог вышел четверть часа назад. Потом наступила тишина, прерываемая страдальческими стонами. Герцог прижался ухом к двери, но не смог разобрать ни слова.

Голос королевы он узнал сразу.

«Она спрашивает о чем-то этого монаха, а тот отказывается отвечать, – понял Бэкингем. – Господи, что это за женщина, если она может спокойно смотреть на человеческие страдания?»

Если бы герцог мог видеть королеву в эту минуту, то ужас его был бы куда сильнее. Освещенная кроваво-красным пламенем, она, словно демон из преисподней, возвышалась над пристегнутым ремнями к пыточному столу монахом.

– Говорите! Если понадобится, я вытрясу из вас это имя вместе с душой, – произнесла она, схватив его за обрывки одежды.

Перед глазами Фанкана стояла кровавая пелена. Он перевел взгляд на раскаленные щипцы палача и почувствовал, что больше не в силах выносить боль, проникшую в каждую клеточку его тела…

Маркиз де Молина не сводил взгляда с королевы. Сейчас он удостоверился, что эта женщина способна на все. Значит, с ней можно иметь дело. Великого магистра это вполне устраивало…

– Я все скажу, – прошептал аббат, – только уберите это…

Палач отошел в сторону, и Генриетта повернулась к узнику.

– Я слушаю, – проговорила она.

– Д’Эгмон был убит на дуэли, – прошептал Фанкан, – из-за женщины. Красивой женщины. Он любил вас, она любила его, а убийца любил ее. Вот и вся история – старая, как мир.

– Так просто? – прошептала Генриетта. – Я не верю…

– Как хотите. Почему-то ложь всегда звучит убедительнее, чем правда.

– Назовите мне имя убийцы.

– Граф де Шале.

– Как? А женщина?

– Герцогиня де Шеврез.

– Это ложь! – воскликнула Генриетта.

Последние слова прозвучали как-то неуверенно. Ее подсознание уже давно нашло ответ на заданный вопрос, но почему-то отказывалось в него поверить. Фанкан засмеялся нечеловеческим смехом. Радость, что он еще способен причинить боль этой дьяволице, была сильнее страданий и придала ему сил. Он увидел, как она, закрыв на мгновение глаза, решительно тряхнула головой, отгоняя приступ слабости, и резко выпрямилась.

– Доказательства? – спокойно спросила Генриетта…

Доказательства были. И звучали настолько убедительно, что королеве пришлось поверить словам Фанкана. Она повернулась к де Молина.

– Убийца должен быть наказан, – тихо сказала она.

– Как будет угодно Вашему Величеству, – поклонился тот.

Если бы Ришелье слышал этот разговор, он мог бы спать спокойно. Заговор Мари де Шеврез был обречен.

Королева вышла из проклятой камеры через полчаса, в течение которых Бэкингем пытался что-то расслышать в наступившей тишине, но из-за запертой двери не доносилось ни звука. Еще пять минут – и герцог попытался бы взломать дверь, хотя против этого восставал его здравый смысл, говоривший о бесполезности этой затеи, так как дверь была оббита железом.

Де Молина холодно поклонился Бэкингему, королеве и молча растворился в темноте.

Джордж растерянно взглянул на Генриетту. Ее лицо было похоже на застывшую каменную маску и ничего не выражало. Даже глаза смотрели тяжело, бесстрастно.

– Проводите меня, – сказала она герцогу.

Голос поразил его своей безжизненностью. Бэкингем повиновался молча, но мозг его лихорадочно работал над этой загадкой и не находил ответа.

– Он умер? – решился спросить он, только войдя в ее кабинет.

Генриетта молча пожала плечами. Странно, но герцогу хотелось не столько получить ответ на вопрос, сколько услышать ее голос.

Не выдержав, он рывком повернул ее к себе, заглянул в глаза. Такой ему еще не приходилось ее видеть. Ее бездонные глаза смотрели на него по-детски беззащитно, из глубины ее взгляда на Джорджа смотрело неприкрытое отчаяние. Не выдержав, он обнял ее, прижал к себе. Его руки гладили ее волосы, плечи, а сердце стучало так неистово, словно собиралось выскочить из груди.