Среди учредителей Парижского общества есть весьма примечательные личности. Для нас особенно важно, что все три брата де Пюисегюр, с которыми мы подробнее познакомимся в следующей главе, обладали членством Ложи Гармонии наряду с известными представителями французской аристократии — герцогом де Лозен, герцогом де Коиньи, бароном Талейраном и маркизом де Жакур. Весьма забавно, что, несмотря на враждебное отношение Бенджамина Франклина к месмеризму, его внук Вильям Темпл Франклин стал одним из первых членов академии Месмера. Блистательный маркиз де Лафайетт (Marquis de Lafayette, 1757–1834) также вступил в общество. Он лишь недавно прославился тем, что отправился на корабле через Атлантику для помощи американцам в войне за независимость и нанес англичанам сокрушительное поражение в битве близ Баррен Хилл. Месмер приветствовал энтузиазм своего ученика как в отношении животного магнетизма, так и применительно к молодой заокеанской республике, ибо считал Лафайетта подходящим для роли распространителя новых методов лечения в Америке. Лафайетт действительно беседовал в частном порядке с Джорджем Вашингтоном о животном магнетизме, но дальше одной или двух публичных лекций дело не пошло. Однако Томас Джефферсон, бывший тогда американским представителем в Версале, встревожился настолько, что отправил на родину несколько антимесмеристских брошюр и копии негативных отчетов двух комиссий 1784 года.

К этому времени Месмер, по-видимому, вовсе отказался от желания официального признания или же просто ждал своего часа. Однако д’Эслон, жаждущий получить дополнительную рекламу своей клиники, добился успеха там, где потерпел неудачу Месмер. В результате его запросов 12 марта 1784 года Людовик XVI назначил комиссию от медицинского факультета, к которой присоединились также и некоторые члены Академии наук. В их задачу входило исследование животного магнетизма, а в качестве объекта исследования они выбрали клинику д’Эслона — не Месмера. Месмер протестовал, но ничего не добился, поскольку они собирались изучать сам животный магнетизм, а не личности врачей. В конечном итоге тот факт, что комиссия пришла к д’Эслону, а не к Месмеру, оказался на руку последнему. После отчета комиссии практиковать животный магнетизм было запрещено, но юридически это не могло относиться к Месмеру, поскольку не его работа проверялась. Он же постоянно убеждал всех, что обладает большей магнетической силой по сравнению с остальными людьми и поэтому лечит лучше.

Председателем комиссии был избран семидесятивосьмилетний Бенджамин Франклин: он являлся одним из дипломатических представителей недавно признанной страны, Соединенных Штатов Америки, во Франции. Вследствие преклонного возраста он исполнял скорее почетную, чем активную роль, однако некоторые заседания комиссии проходили у него дома в Пасси. Заместитель председателя, астроном и государственный деятель Жан-Сильвэн Байи, впоследствии исполнял обязанности мэра Парижа, пока не погиб на гильотине. Также в комиссию вошел знаменитый химик Ангуан-Лорен Лавуазье; среди его наиболее известных достижений — выделение кислорода из воздуха, установление принципов расчета атомных весов химических элементов и классификации химических соединений. В первые годы Французской революции он работал сборщиком налогов в Париже, но попал на гильотину по сфабрикованному обвинению о якобы имевшем место специальном затоплении запасов табака. Имена остальных членов комиссии (всего их было девять) не дошли до наших дней, упоминания заслуживает только Жозеф-Игнас Гийотен, избежавший обезглавливания собственноручно изобретенным механизмом исключительно благодаря смерти Робеспьера.

Франклин и его коллеги по комиссии являлись членами Парижской масонской ложи «Девять сестер» («Neuf Soeurs»). Членство в ней одновременно означало принадлежность к мистической ложе «Любовь к истине» («Philalethes»), гроссмейстер которой, Савалет Деланж, созвал международную конференцию по оккультному применению месмеризма в том же самом месяце, когда комиссия собралась. Из провинции уже поступали сообщения о способности магнетизированных людей к ясновидению. Так было подготовлено поле битвы между эмпиризмом и совокупным знанием, с одной стороны, и заявлениями о том, что при помощи месмеризма человек становится восприимчивее к гораздо более всеобъемлющим познаниям — с другой.

То, как комиссия обошлась с месмеризмом, производит впечатление работы мясника. Разумеется, в отчете можно обнаружить просчеты. В нем показано, что никакого магнетического флюида не существует, но проигнорирован вопрос о том, как же Месмеру и д’Эслону удалось вылечить столь многих людей. Члены комиссии не захотели беспокоить именитых клиентов д’Эслона — «Избранных пациентов нельзя напрямую расспрашивать о болезни, не рискуя оскорбить их» — и потому эксперименты ставили на себе, однако все они были здоровы и не почувствовали никакого эффекта. Но это ничего не доказывает, ибо, выражаясь языком Месмера, их флюид и так уже находился в равновесии. Члены комиссии пытались также самостоятельно магнетизировать других людей, но поскольку являлись скептиками, то не обладали целительной силой внушения, поэтому не удивительно, что у них ничего не вышло. Они предположили, что излечение происходит спонтанно, и решили, что конвульсии вредны и, более того, могут войти в привычку больного. Это заявление тут же нашло отражение в литературе того времени, например, в комедии 1784 года «Бакет здоровья» — одна героиня спрашивает другую, стало ли ей лучше, и та отвечает: «Много лучше, мадам. Раньше у меня никогда не бывало больше одного кризиса в неделю, теперь они наступают по два раза в день».

Трудно не упрекнуть комиссию в близорукости. Им были доступны сотни свидетельств об излечениях. И изучить эти свидетельства было бы стоящим и благородным делом. Как позднее жаловался маркиз де Пюисегюр, комиссия полагала, что факты ничего не доказывают. Ну да, они посчитали животный магнетизм бессмыслицей, но ведь нечто помогало людям выздороветь, и как ученым им следовало разобраться, в чем же дело, как минимум, они могли бы принять во внимание силу внушения. Проблема, по большому счету, заключалась в том, что они считали себя учеными, которым поручено исследовать существование гипотетической субстанции, а не врачами, проверяющими эффективность нового метода лечения. Применительно к ситуации замечательно подходит следующее выражение: «Наука — это продукт любознательности, но опытный ученый нередко оказывается наименее любознательным из смертных, ибо задает себе слишком строгие условия».

При всей неискушенности комиссии в медицинских вопросах, разоблачение животного магнетизма кое-что дало. Члены комиссии попробовали повторить месмеризацию в контролируемых условиях и обнаружили, что пациент испытывает нужные ощущения покалывания (ведущие к излечению) только тогда, когда точно знает, в какую часть тела направляется магнитный флюид. Если испытуемые знали, что с ними в данный момент работает оператор, то достигали кризиса за несколько минут, а если не знали, то никакого кризиса не наступало, даже если магнетизер находился в одном с ними помещении. И, наоборот, слепые пациенты, которые верили в животный магнетизм, достигали кризиса, полагая, что д’Эслон находится в комнате, когда его там не было. Еще они месмеризовали одно из пяти деревьев и затем послали пациента определить, под каким деревом ему становится лучше, — пациент впал в кризисное состояние под ложным деревом. Еще один вид проверки: пациенту, находящемуся в смежной комнате, говорили, что его, мол, сейчас месмеризуют, и тот действительно входил в кризис, хотя на самом деле ничего не делалось. Попытки обнаружить магнетический флюид измерительными приборами успеха не принесли. В заключении говорилось, что «воображение без магнетизма вызывает судороги, а магнетизм без воображения ничего не вызывает» и что «существование флюида абсолютно лишено доказательств, а раз флюида нет, то от него не может быть и пользы».

Акцент комиссии на воображении кажется весьма странным, и его нельзя читать без иронии. Они апеллировали, таким образом, к чему-то психическому и вряд ли более доступному физической проверке, чем животный магнетический флюид. Возможно, именно поэтому они и побоялись взвалить на воображение всю ответственность за происходившее. Выделяя его в качестве главного фактора месмеровских исцелений, комиссия отмечала, что иногда магнетизер касается своего пациента, и это прикосновение, по их мнению, само по себе могло оказывать терапевтическое воздействие. И, наконец, наряду с воображением и прикосновением, они обратили внимание еще на эффект подражания: если один пациент проходит через судороги и чувствует себя лучше, то это провоцирует аналогичную реакцию у следующего и так далее.