Наука давно отыскивала коренную силу, приводящую в движение организмы. В разные эпохи ее развития роль эту приписывали эфиру, воздуху, теплоте и др. С открытия в 1770 г. Пристли кислорода, играющего такую важную роль в экономии органической природы, бульшая часть ученых стала искать в этом газе главного регулятора деятельности органических тел, раздражительности. Против этого одностороннего взгляда вооружается Гумбольдт. Признавая вполне важную роль, которую играет кислород в природе, он, однако, не признает его альфой и омегой всего существующего, видя во взаимодействии друг на друга всех веществ, составляющих органические тела, закон природы, а не в деспотическом влиянии кислорода на все остальные. Никто из ученых не выражал до сих пор мысли этой, господствующей еще в науке, с такой ясностью и последовательностью, как Гумбольдт.

Мы видели, что он отвергал при объяснении гальванических явлений теорию Вольты, основанную на соприкосновении разнородных металлов и веществ. Для него они были чисто химические действия. Опыты, которые он производил с целью доказать это, были повторены многими немецкими учеными, равно как и особой комиссией, назначенной французским национальным институтом. Как первые, так и последняя подтвердили их. Но против них сильно вооружился Пфафф, жаркий приверженец теории соприкосновения, утверждавший, что теория Гумбольдта наполнена множеством недоказанных гипотез. В 1799 г., следовательно уже после появления монографии Гумбольдта, Вольта открывает, что гальванические явления можно вызвать в гораздо более сильной степени, чем прежним путем, и притом не прибегая к раздражительным телам, аппаратом, составленным из пластинок разнородных металлов, распределенных попарно, но разделенных мокрым телом. Аппарат этот и теперь носит имя своего изобретателя, называясь вольтовым столбом. Открытие следовало за открытием, отодвигая теорию физиологического объяснения явлений, последователем которой был и Гумбольдт, на задний план. Защищать ее не было возможности: в вольтовом столбе не было органических веществ! Впрочем, теория Гумбольдта рушилась только отчасти: присутствие химических процессов при явлениях гальванизма, на которые Гумбольдт обратил внимание, играют еще важную роль. Так, Риттер высказался в пользу химической теории, равно как и во время жаркого спора в 30-х гг. текущего столетия между первыми знаменитостями физики, де ла Рив [29] и Фарадей – утверждали, против Пфаффа и Фехнера, оставшихся верными теории соприкосновения, что гальванические явления постоянно сопровождаются химическими процессами. Спор этот почти окончен теперь; наука обязана ему необыкновенным количеством наблюдений и открытий, так как представители обоих направлений старались представить фактические доказательства справедливости своих взглядов, причем и те, и другие делали открытия. Прения эти убедили, что есть столбы, действующие и исключительно посредством соприкосновения (сухие столбы Дзамбони), но что без химических явлений деятельность этих столбов крайне незначительна и слаба.

И физиологическая сторона гумбольдтовской теории, долго не признаваемая, начинает опять находить защитников и последователей. Между тем как прежде распространено было мнение, что электрический ток вызывает физиологические действия, оказалось теперь, что и наоборот, последние могут вызвать первый. Прежде всего это было доказано на электрических рыбах, которые вооружены органами, устроенными по тому же плану, как и вольтов столб. Затем Нобили доказал, что подобные токи находятся и в живых, и только что убитых лягушках. Наконец Дюбуа-Реймон открыл, что так называемый лягушечный ток есть не более как один из бесчисленного множества электрических токов, встречающихся во всех частях нервной системы и мускулов всех животных; он же доказал, что в момент, когда в нерве совершается процесс, вызывающий движение или ощущение, в самом токе происходит изменение. Им же доказано появление тока в мускуле совершенно здорового организма, когда мускул этот самопроизвольно сокращается.

Из сказанного видно, что теория Гумбольдта через полвека после ее появления, когда многие считали ее совершенно похороненной, подтверждается новейшими исследованиями. Если великому ученому и не удалось, вследствие недостатка в конце XVIII столетия вспомогательных средств, которыми располагает современная наука благодаря прежним открытиям, доказать свои положения, то во всяком случае нельзя не удивляться провидению его, опередившему на полвека современников.

Обратимся к новому полю исследований Гумбольдта. Каждый, даже самый невнимательный, глаз видит различие между телами природы органической и неорганической; но не так легко сказать, в чем именно состоит это различие. Мы можем сказать, что разбитый на кусочки камень отличается от прежнего целого только тем, что кусочки значительно меньше целого. Камень увеличивается наслоением отдельных частиц извне. В растениях и животных мы замечаем совершенно противное, как при раздроблении их, так и при развитии. Последнее совершается изнутри: частицы, бывшие прежде в совершенно ином месте организма, после известного ряда перемещений, отлагаются наконец в каком-нибудь месте его, очень отдаленном от того, в котором они находились сначала. Кроме того, отдельные органы сообщают воспринятым ими веществам совершенно отличный от первоначального вид и свойства, чем те, которые они прежде имели, и в этом уже измененном состоянии и доставляют эти вещества другим органам. Эти наглядные наблюдения верны, но они все-таки не решают главного вопроса, а только обходят его, не решая задачи: какая именно причина вызывает все эти явления?

Ученые, философы и естествоиспытатели, пытались давно решить его и решали каждый раз сообразно степени развития современной науки. Естественно, что, пока науки естественные находились в младенчестве, и решения вопроса этого были крайне неудовлетворительны, не выдаваясь над уровнем догадок и смутных предположений. Только в то время, когда в конце XVIII в. химия сделала громадные успехи, можно было надеяться при посредстве ее приступить к серьезному обсуждению указанного нами выше вопроса, хотя окончательное его решение и теперь еще не предвидится.

В половине истекшего столетия большая часть ученых объясняла процессы органического мира механическими теориями. Так, Гейлс утверждал, что все движение питательных соков в растениях совершается под господством двух законов: испарения через листья и закона волосности. С развитием химии ученые пытались применить открытые ею законы и силы к объяснению совершающихся в растениях и животных процессов. Гумбольдт принадлежит тоже к числу исследователей, и притом самых выдающихся, которые искали помощи и ответа у химической науки.

В «Афоризмах» [1794] своих он делит тела природы на две группы: к первой он относит те, которые повинуются законам химического сродства, а ко второй – те, которые, не будучи им подчинены, соединены между собой иным образом. Так как Гумбольдт полагал, что различие это обусловливается не элементами и их естественными свойствами, а их распределением, то он и называет веществами неоживленными, недеятельными, как бы апатичными, те из них, которых составные части смешаны по законам химического сродства; напротив, к оживленным, или органическим телам он относил такие, которые, несмотря на постоянное стремление изменить свой вид, не изменяют его вследствие присутствия какой-то внутренней силы, сдерживающей их в этой первоначальной форме. Эту-то внутреннюю силу, разрушающую узы химического сродства и мешающую свободному сочетанию веществ, Гумбольдт называет «жизненной силой».

Пример уяснит мысль его. Возьмем известку и подвергнем ее действию углекислоты; от соединения их мы получим углекислую известь, которая не изменяется. Но если мы на это новое вещество нальем азотной кислоты, то углекислота улетучивается, а азотнокислая известь остается. Если мы опять на эту последнюю нальем серной кислоты, то она, вытеснив азотную, займет ее место, образовав опять новое вещество – гипс. Пример этот доказывает, что серная кислота отличается более сильным сродством к известке, чем азотнокислая, а последняя, в свою очередь, б'oльшим, чем углекислота. Мы, конечно, не знаем причины, почему сродство это больше в одном случае и почему оно меньше в другом, но из опыта мы узнаем это явление, которое постоянно повторяется, сколько бы раз мы ни предпринимали эти опыты. Совершенно другое замечаем мы, когда имеем дело с органическим веществом. Мускул, например, остается мускулом до тех пор, пока животное остается живым, но как только оно умерло – он не остается неизменным, как углекислая известь или гипс, но подвергается разложению, он гниет, и только продукты, при этом образующиеся, оказываются постоянными, следуя законам сродства, указанным выше в телах неодушевленных. Что мускул в течение жизни оставался мускулом – этому и причиной жизненная сила, и что здесь химические законы не господствуют и не преобладают – это мы видим из судьбы мускула после смерти. Таким образом, жизненная сила, по мнению Гумбольдта, есть деятельность, зарождающаяся вместе с явлением органического тела на свет, и исчезающая с его смертью; она стоит выше сил химических, которым следуют только вещества минеральные.