– Ну что ж, – сказал Дмитрий, – везу тебя в самое сердце Севастополя.

– И как оно называется?

– Центральный холм. Оттуда начинался Севастополь, здесь его исторический центр. И, поскольку это в самом деле холм – высокое место, – мы многое увидим.

Довольно крутым проездом они подняли на самую вершину. По гранитным плитам, по красивому бульвару, где стояли уже покрытые листьями платаны, прошли к высокому белокаменному храму со сверкающим на солнце крестом.

– Это – Владимирский собор, – объяснил Дмитрий. – Его заложили как раз в год начала русско-турецкой войны, и тогда же здесь были погребены погибшие при обороне Севастополя славные адмиралы – Корнилов, Истомин, Нахимов. Не знаю, слышал ли ты, потомок английских морских офицеров, эти имена русских морских офицеров, но сегодня ты многое о них узнаешь. И напомню тебе, о какой войне идёт речь, мы называем её «Крымской Войной». В тысяча восемьсот пятьдесят третьем – пятьдесят шестом годах Россия воевала с коалицией Великобритании, Франции, Османской империи и Сардинского королевства. А в пятьдесят четвёртом – пятьдесят пятом годах был осаждён и сражался вот этот город, Севастополь. Может быть, твой предок бомбил его с английского фрегата?

– В эту войну один из моих прапрадедов в самом деле служил офицером на пароходофрегате «Миранда», но это было где-то в северных морях.

Дмитрий засмеялся:

– Значит-таки бомбил, только не Севастополь, а Соловецкий монастырь в Белом море! Ну там вашим тоже задали жару, причём – пять десятков солдат инвалидной службы! Впрочем, ладно, это дела давно минувших дней…. Мы с тобой сейчас на самой вершине холма. Смотри: слева – мыс Хрустальный с обелиском на честь города, справа – Константиновский форт, а прямо – Севастопольская бухта.

Энтони смотрел с восхищением. На древние стены форта, на взметнувшийся к небу обелиск, напоминающий…

– Парус? – спросил, обернувшись к Дмитрию.

– И штык, – кивнул тот.

На безбрежное море, уходящее дальше за бухту, и на саму бухту, заполненную кораблями. Зрелище захватывало. В это время раздались мелодичные звуки – где-то куранты играли красивую мелодию.

– Это как раз та самая песня, «Легендарный Севастополь», о которой я тебе говорил, – тут же сказал Дмитрий. – Вон там, видишь здание? Это Матросский Клуб. Там, на башне со шпилем, есть часы, они играют эту мелодию: «Гордость русских моряков». Теперь спустимся немного… Это – самый первый бульвар города, раньше он назывался Мичманский, теперь – Матросский. Здесь до Крымской войны, как говорится, гулял весь Севастополь. Писатель Лев Толстой тебе наверняка известен? – Он засмеялся. – Вы, европейцы, только и знаете из наших классиков Толстого и Достоевского…Так вот, Толстой тоже здесь гулял, он был тогда молодым офицером-артиллеристом и даже писал о том, как в осаждённом Севастополе, на этом бульваре, играла полковая музыка… Вот… – Дмитрий остановился. – Этот памятник тоже самый первый в городе. Я его очень люблю.

На высоком каменном постаменте – литое судно в античном стиле, лаконичная надпись: «Казарину. Потомству в пример».

– Расскажи, что это? И кто такой Казарин?

– Пойдём, присядем. Это интересная история. Особенно для тебя, потомка мореплавателей.

Дмитрий и Энтони сели на скамейке у белой балюстрады, с одной стороны им было видно море, с другой – памятник.

– Чтоб ты не запутался, – начал Дмитрий, – скажу: в восемнадцатом и девятнадцатом веках было несколько войн, которые мы называем «русско-турецкими». Та, главная для Севастополя, ещё называется «Крымская». За четверть века до неё шла как раз такая русско-турецкая война. Наши корабли постоянно несли дозорную службу у Босфора, чтобы вовремя заметить вылазку турецкого флота – он в то время был намного сильнее русского. На рассвете одного дня, в мае месяце, фрегат «Штандарт» и два брига «Орфей» и «Меркурий» заметили корабли противника и поспешили предупредить своих. Быстроходные «Штандарт» и «Орфей» ушли вперёд, а медлительный «Меркурий» остался их прикрывать и отвлекать. Турки попались на эту хитрость, бросились за ним вдогонку. Представь: на бриге восемнадцать орудий, а на флагмане турок «Селимие» и корабле «Реал-Бей» их сто восемьдесят четыре! Один раз пальнуть по «Меркурию» – и следа в море не отыщешь! Что делать? Капитаном на «Меркурии» был капитан-лейтенант Александр Казарский. Он созвал военный совет офицеров. А в русском флоте была традиция: в критических ситуациях первое слово – младшим чинам. Чем тебе не демократия? Ну а если серьёзно – чтоб решение принималось не в приказном порядке, а от сердца и совести. Поручик флотских штурманов сказал: драться до последнего, а потом подойти прямо к главному кораблю и взорвать бриг вместе с ним. Все офицеры, как один, сказали «Да», а когда решение объявили матросам, те в одно дыхание закричали «ура!»

– Значит, бриг погиб? – спросил Энтони. Он много знал героических историй морских сражений, самоотверженности английских морских офицеров. Но этот рассказ необыкновенно тронул его. Он напомнил рассказ бабушки – Антон Вербенцов явно был из той же породы, как и капитан брига «Меркурий». Что ж, недаром они из одного города…

– Русские, знаешь ли, могут погибнуть с честью, но они умеют и сражаться. Наши моряки прибили к гафелю флаг, чтоб во время боя он ни коим образом не оказался спущенным, на бочку с порохом положили заряженный пистолет: тот, кто окажется в живых последним выстрелит и взорвёт этой бочкой корабль. Как видишь, подготовились и к бою, и к смерти. А потом несколько часов был бой: и пробоины, и пожар, и гибель… Но капитан Казарский так умело маневрировал, что не давал по себе бить прицельно, а сам перебил парусные снасти флагмана «Селимие» – тот вышел из боя. А потом и «Реал-Бея» заставили уйти. И вот сюда, в Севастопольскую бухту, полузатопленный, с погибшими, раненными, обожжёнными моряками, но с поднятым флагом вошёл «Меркурий» – вошёл победителем. Ты не слышал этой истории?

Энтони покачал головой.

– А ведь это знаменитый факт… В составе российского флота всегда есть корабль с названием «Память «Меркурия»… Этот бой, этот подвиг стал как бы предвестником тех героических событий, которые мы называем «Первой обороной Севастополя». Всё, что я тебе буду показывать, в основном связано с этим. Начнём с Музея-Панорамы «Оборона Севастополя», потом – Бастионы, Малахов курган, Памятник затопленным кораблям… Вообщем, сам всё увидишь. И почувствуешь, надеюсь.

– Я уже чувствую.

– Завершим памятниками той войны, которую вы называете Второй мировой, а мы – Великой Отечественной. Здесь это была «Вторая оборона Севастополя». Ну, пошли к машине, времени не так много…

Уже смеркалось, когда два молодых человека стояли на набережной Приморского бульвара, смотрели в сторону Памятника затопленным кораблям. О плиты набережной билась волна, он был совсем близко, в нескольких метрах – словно вырастал из мощных гранитных глыб. Уже горели фонари, освещая и многолюдную набережную, и стройную колонну с бронзовым орлом на вершине. Мощная птица распростёрла крылья, держит в клюве лавровый венок. Одновременно гордость и скорбь исходит от этого изваяния…Энтони, уже так много услышавший о героической истории Севастополя, знает и эту: затопить на входном фарватере суда, чтобы не дать вражескому флоту прорваться на рейд… Он думает: с каким же чувством смотрел адмирал Корнилов на уходящие в волны моря фрегаты и линейные корабли, среди которых был и «Двенадцать апостолов» – корабль, которым в своё время командовал он лично…

– Ну что, Энтони, – тронул его за плечо Дмитрий, – мы с тобой завершили круг. Вернулись туда, откуда начали. Видишь, там Матросский бульвар и памятник бригу «Меркурий». А вот начинается проспект Нахимова – там живут твои Вербенцовы. Пора к ним.

Странное чувство осталось у Энтони от встречи с Вербенцовыми. Для бабушки он кое-что узнал о жизни Антона после войны. Но всё, что рассказывалось ему, подавалось как-то слишком спокойно, без эмоций. Может быть он был разочарован оттого, что представлял: сын капитана Вербенцова гордится отцом, будет говорить о нём восторженно, будет счастлив узнать ещё, что помнят того в далёкой Англии. Возможно, Антон упоминал о спасённой английской девушке, сдержанно, конечно, без бахвальства. Тогда он, Энтони, расскажет об этом подробнее и увидит, как загорятся радостью глаза у сына и внука… Но всё произошло буднично, сын был приветлив, но, похоже, его оставили равнодушным события давних лет. Внук вообще занимался своими делами…