С этим надо что-то делать: кажется, длительное пребывание в канализации не пошло мне на пользу. Хотя, о чём это я?! Что-то происходит со мной, внутри, и что именно — это я должен выяснить как можно скорее.

Сварг вытащил из руки трупа свою кость и довольно облизнулся, как и все, собравшись в круг. Их глаза так блестели, что намерения этих тварей стали ясны сразу.

— Не подходить, — процедил я сквозь зубы, и на этот раз уже удивлённые глаза Крысолюдов устремились на меня. — Кто подойдёт — ляжет рядом с трупом.

Видимо, то, что я сотворил с часовым, заставило всех проникнуться к Богу хоть каким-то уважением, и потому никто не посмел мне что-то сказать: все смотрели на короля.

— Бог, да ты что… — начал было Рут, но тут же заткнулся. Я так, как сейчас на него, с такой ненавистью и злобой, ещё никогда ни на кого не смотрел. — Ладно, ребята, после боя попируем. Нечего сейчас животы забивать.

Сварг лишь удивлённо пожал плечами, а другие Крысолюды просто-напросто, стараясь не глядеть в мою сторону, направились в след за ушедшим вперёд Рутом. Вот и правильно. Нефиг нарываться, когда я злой! А я, превозмогая мою брезгливость ко всему, что связано с "внутренним миром" живых существ, взялся за трубу, торчавшую из головы часового. Вот не мог я терпеть всякие раны, переломы и так далее. Отец у меня любил смотреть фильмы про хирургию, поэтому я очень мало времени проводил в комнате, где у нас стоял телевизор. Это ж ужас — все эти органы, кровь, и… Я выдернул трубу, или, скорее уж, оружие, стараясь не смотреть на тело убитого, и аккуратно прикрыл ему веки. Пусть покоится с миром — он честно исполнял свой долг.

Я поднялся и сжал кулаки. Всё тело тряслось, и не от страха, а от злости. Одно дело убивать реактором, с расстояния, и совсем другое — холодным оружием, когда ты словно всем телом ощущаешь плоть того, кого отправляешь на тот свет. В эти секунды тебя переполняет такая жестокость, которую описать невозможно. Меня нельзя было назвать жестоким. Я даже приставучих дворовых кошек никогда не трогал, никогда не убивал пауков, которые часто заползают в холостяцкую берлогу. Всю жизнь был пацифистом. Но когда ты попадаешь туда, где смерть — обычное дело, где война — подруга жизни, и без оружия в руке выжить почти невозможно — приходится менять мировоззрение и стереотипы. Так сказать, полностью "перезагрузить" себя. Но при этом постараться остаться человеком. Это сложно, и притом очень — сейчас во мне всё колыхало, душа металась между двумя ипостасями.

У меня когда-то был знакомый, Андрей. Именно знакомый, даже не друг. Так, пересекались пару раз. Он был военным, побывал во многих горячих точках. И вот однажды мы сидели с ним в каком-то простеньком ресторанчике. Андрей, как всегда, был одет по форме, так что я чувствовал себя перед ним неуютно — в моих то джинсах и футболке. Он попивал сок из трубочки, задумчиво глядя в окно, куда-то в даль. Я решил пока ничего ему не говорить: мало ли, может отвлеку от каких-то важных мыслей. Он всегда любил вот так долго сидеть с задумчивым видом.

— Знаешь, Гриш, — вдруг заговорил он, настолько неожиданно, что я чуть не поперхнулся. — Я убил столько людей, что их кровью можно покрыть бескрайние поля… И вот что я тебе скажу: ты можешь убить, если тебя обязывает долг, или же это происходит во имя защиты себя, или близкого. Ты можешь убивать хоть сотни, тысячи, но никогда, слышишь, НИКОГДА не смей полюбить это дело! Ведь если тебе понравится убивать, то тогда какой смысл в этом? Ведь тогда убийц в мире меньше не станет…

Тогда мне удалось замять этот разговор, и даже перевести в шутку. Я не придавал этому особого значения: ну так, бредни ветерана, прошедшего войну и желающего высказаться.

Но сейчас эти слова всплыли в моей голове огромными буквами, и я разжал кулаки. Только сейчас дошло, что всё это время не дышал. Вообще. Вдохнув в себя побольше воздуха, тут же облегчённо выдохнул, потопав за остальными. Конечно, оставлять труп вот так — на полу в коридоре — было неправильно. Но похоронить его всё равно не удастся…

Они хотят, чтобы я убивал? Я буду. Я буду ненавидеть себя и то, что делаю, но буду убивать. Ибо от этого зависит моя жизнь! Сейчас, идя за предвкушающими сражение Крысолюдами, я с благодарностью вспоминал слова Андрея.

Мы вышли к отвесной стене. В её центре был вертикальный сток, по которому стекала вниз, подобно мини-водопаду, канализационная вода. По правую и левую стороны от этого "водопада" находились поручни, врезавшиеся в стену, и образовывавшие некое подобие лестницы, по которой сейчас взбирались наверх Крысолюды. Странно, но в этом месте не было того магического света, что я встречал в каждом из коридоров. Точнее, он был, но совсем тусклый, и потому разглядеть здесь что-то можно было лишь напрягаясь. Да и воздух здесь был какой-то… тяжёлый, что ли.

Опередив нескольких воинов (Они, чуть кланяясь, расступались в разные стороны), я ухватился за скользкие поручни, положив трубу за пояс, и полез наверх. Карабкаться пришлось недолго: через минуту я уже был наверху. На руках после поручней осталось отвратительное чувство, словно я только что опустил их прямо в унитаз. Ну да ладно. Я вытащил из-за пояса оружие и подошёл к уже притаившемуся у какой-то прямоугольной дыры Сваргу.

— Что у тебя тут? — я присел рядом с Крысолюдом, вытянув шею и стараясь разглядеть, что там происходит.