К исходу дня многое повторялось: доклады командующих армиями, работа с начальником штаба и так далее и тому подобное. Таким, если брать его в общих чертах, был мой распорядок дня в самый разгар Берлинской операции. Таким же, с небольшими ежедневными изменениями, он оставался и до конца операции. Этот распорядок в значительной мере обусловливался работой штаба фронта.

В связи с этим я хочу хотя бы кратко рассказать о начальнике штаба 1-го Украинского фронта в период Берлинской операции генерале армии Иване Ефимовиче Петрове.

Он сменил генерала Соколовского буквально перед самым началом этой операции. Василий Данилович отбыл на 1-й Белорусский заместителем командующего к маршалу Жукову. Перед этим мне позвонил Сталин и опросил, согласен ли я взять к себе начальником штаба генерала Петрова. Я знал, что за несколько дней до этого Петров был освобожден от должности командующего 4-м Украинским фронтом. Мое личное мнение об Иване Ефимовиче в общем было положительным, и я дал согласие на его назначение.

На второй день после прибытия на фронт Петрову предстояло, как начальнику штаба, составить донесение в Ставку. Мы обычно заканчивали составление этого донесения к часу-двум ночи. К этому сроку я и предложил его составить Ивану Ефимовичу. Но он возразил:

– Что вы, товарищ командующий. Я успею составить донесение раньше, к двадцати четырем часам.

– Не затрудняйте себя, Иван Ефимович, – сказал я. – Мне спешить некуда, дел у меня еще много, я буду говорить с командармами, так что у вас время до двух часов есть.

Однако когда подошел срок подписывать боевое донесение, я ровно в два часа ночи позвонил Петрову. Он смущенно ответил по телефону, что донесение еще не готово, по такой-то и такой-то армии не собраны все необходимые данные.

Понимая его трудное положение, я не сказал ни слова и отложил подписание на четыре часа утра. Но донесение не было готово и к четырем. Петров представил мне его только к шести. И когда я подписывал это первое его донесение, причем с довольно значительными поправками, Иван Ефимович (это было в его характере) прямо и честно заявил:

– Товарищ маршал, я виноват перед вами. С такими масштабами действий я встречаюсь впервые, и мне с непривычки оказалось трудно справиться с ними.

И хотя первый блин получился комом, такое прямое заявление со стороны Петрова было для меня залогом того, что дело у нас с ним пойдет.

Иван Ефимович был человеком с хорошей военной подготовкой и высокой общей культурой. На протяжении всей войны он проявлял храбрость и мужество и был этим известен в армии.

Будучи до этого в роли командующего фронтом, а под конец войны впервые в своей практике оказавшись начальником штаба фронта, он, боевой генерал, не проявлял ни малейшего оттенка обиды. Напротив, с самым живым интересом к новому для себя делу говорил: «Вот теперь вижу настоящий фронт – и по количеству войск, и по размаху, и по задачам». Генерал хорошо отдавал себе отчет в том, что, несмотря на весь боевой опыт, в новой роли начальника штаба фронта ему надо кое-чему поучиться. И он честно учился.

Сработались мы довольно быстро. У меня было полное доверие к нему, так же как и у Петрова ко мне, я это чувствовал. Отношения у нас сложились хорошие; хотя и приходилось порою делать скидку на то, что все-таки Петров не штабной командир (до этого все его должности – и в мирное и в военное время – были командные: начальник училища, командир дивизии, командующий армией, командующий фронтом). Но надо отдать должное и генералу Соколовскому, который до Петрова в течение года был начальником нашего штаба; он оставил очень слаженный, хорошо организованный штабной коллектив. Опираясь на этот коллектив, Петров не испытывал в своей работе каких-либо существенных затруднений.

Иван Ефимович оставался начальником штаба нашего фронта до последнего дня войны. Вместе с ним мы на 1-м Украинском фронте завершили Великую Отечественную войну, и завершили как будто неплохо…

Я уже говорил, что накануне заночевал не на командном пункте фронта, а в армии Пухова. Отсюда до Рыбалко было значительно ближе. Заслушав утренние доклады, я выехал с таким расчетом, чтобы успеть попасть к Рыбалко к концу артиллерийской подготовки и, значит, к началу форсирования реки.

Конечно, если выехал в пять утра, а накануне лег достаточно поздно, то клонит ко сну. Но в эти дни не удалось вздремнуть даже в машине.

Там и сям бродили разрозненные группы немцев. Некоторые участки дорог, по которым нам предстояло двигаться через тылы 3-й танковой армии, были еще не полностью разминированы. В ряде мест приходилось делать объезды. Кругом торфянистые болота, грунт мягкий, танки понаделали гусеницами такие колеи, что ехать по ним на колесной машине было очень трудно; водителю то и дело приходилось выполнять сложные маневры. Но я знал, что шофер не подведет. Шофером у меня был донской казак Григорий Иванович Губатенко. Хладнокровный и бесстрашный воин и очень опытный водитель машины. В каких только переделках мы не бывали с ним на дорогах войны, и он всегда был на высоте положения.