— Что тебе нужно от Эдуарда?

Она отреагировала на мой вопрос высокомерным смешком.

— А что тебе обычно нужно от еды? Насыщения, верно?

— Надо же, прошло всего-то сто с лишним лет, а ты изменилась до неузнаваемости. Тебя будто подменили. У меня такое ощущение, будто передо мной сидит незнакомое существо, а не женщина, с которой меня связывают кровные и брачные…

— Связывали, — перебила меня Дана, но в ее глазах на секунду мелькнула растерянность. — Нас связывали брачные узы, Винсент. Больше нас ничего не связывает.

— Ты ошибаешься. Я люблю тебя. И знаю, что ты меня тоже любишь.

Дана выпрямилась в кресле.

— Говори за себя, Винсент. Не нужно выдавать желаемое за действительное.

— Отказ от клятвы еще не означает отказ от чувств. Невозможно в один миг, с помощью одной формулировки, перечеркнуть прошлое. Люди, разорвав отношения, порой несут чувства через всю свою жизнь, умирают с именем любимого человека. Мы ничем не отличаемся от них. Разве что тем, что жизнь наша намного длиннее. Однажды ты уже причинила мне боль, Дана. Ты причиняешь мне боль каждый раз, когда вспоминаешь обо мне. Ты снова нашла меня для того, чтобы сделать мне еще больнее? А если нет, то зачем ты здесь?

Дана потушила сигарету в пепельнице и, поднявшись, сделала пару шагов ко мне.

— Шантаж, — сказала она с напускным спокойствием; будь на моем месте кто-то другой, ему уже перегрызли бы горло. — Как низко, Винсент! Ты решил сыграть на моих чувствах?!

— Секунду назад ты сказала, что у тебя нет ко мне никаких чувств.

— Я тебе ничего не говорила! — Она взяла у меня плащ и швырнула его мне в лицо. — Убирайся!

Я поймал плащ и снова сложил его.

— Вот теперь наш разговор направляется в нужное русло. Так зачем же ты приехала, Дана? Повидать меня? Ты соскучилась?

Она недоуменно помотала головой.

— Поверить не могу, что это говоришь ты, Винсент. Ты хоть понимаешь, кому ты это говоришь?

— Отвечай, Дана. Я уже сказал, что не буду играть с тобой в эти игры. Ты меня не ударишь и не убьешь, спать нам не нужно, я не голоден, так что мы можем сидеть тут так долго, как вздумается.

— Ты жесток со мной, Винсент. Я не заслужила такого отношения.

— Я тоже думал, что я его не заслужил. И уж точно не мог подумать, что оно достанется мне именно от тебя.

Дана в сердцах топнула ногой.

— Ты мной манипулируешь! — крикнула она со слезами в голосе. — Зачем?! Ты ведь знаешь, что если бы я могла, то я рассказала бы тебе все!

Я встал и бросил плащ в кресло. Теперь мы стояли совсем рядом, как тогда, в аптеке, с одним-единственным отличием: за дверью не топтался напуганный происходящим Эдуард. Дана подняла голову и посмотрела мне в глаза. Что-то неуловимо изменилось в ее лице, которое я, несмотря на годы разлуки, помнил до мельчайшей черточки. Она была другой, совсем чужой. Впрочем, так оно и должно было быть: она мне не принадлежала. Она больше никому не принадлежала, только самой себе и Великой Тьме, которая должна была решить, когда настанет ее черед уйти. Но разве я отказывался от своей клятвы? И разве Дана не добровольно, а под чьим-то давлением или в результате чьих-то угроз сняла с себя все обязательства перед Орденом, включая клятву хранить неприкосновенность?

— Я не могу рассказать, Винсент, — сказала Дана тихо, почти шепотом. — Можешь считать, что сама Великая Тьма запечатала мне уста. Я не имею права выдавать тайны Великих.

— Кого из Великих?

Она покачала головой.

— Я оказала большую услугу Ордену, согласившись на это, и я до сих пор свободна, но это еще не значит, что меня не могут развоплотить. Ты в курсе, как это важно порой — держать язык за зубами.

Я сделал шаг в сторону, но Дана взяла меня за руку.

— Пожалуйста, Винсент, не уходи. Ты не можешь уйти, ты пришел сюда не для этого!

— Интересно, и для чего же?

Она снова подняла на меня глаза. Еще до того, как мы поклялись друг другу в любви и верности, наши друзья часто шутили и говорили, что стоит только мне войти в комнату — и взгляд Даны из холодного вампирского тут же превращается в теплый и человеческий. Наверное, они и сами не подозревали, сколько истины было в этих шутках.

— Для того чтобы побыть со мной, — ответила она, наконец. — Но я не буду настаивать — такое поведение тебя не красит, да и с точки зрения закона оно сомнительно…

— Кто запретит мне, если я сам — закон?

На губах Даны промелькнула улыбка. На этот раз, не чужая и холодная, а знакомая мне улыбка — такая, которую я видел тысячи раз.

— Ты не изменился, Винсент, — сказала она. — Крови вакханки, как я уже говорила, у меня нет. Взамен могу предложить свою.

Я обнял ее за талию, наклонился к ней и поцеловал. Знакомое, но давно забытое ощущение от прикосновения — такое невозможно испытать ни с одним существом, будь то греческая гетера высшего класса или опытная вакханка, из тех, которые дают уроки любви молодым карателям. Тонкая ткань халата позволяла почувствовать температуру ее кожи: как всегда, чуть холоднее, чем у смертных, и в первые секунды это показалось мне странным, но тело мгновенно настроилось на нужный лад. Инстинкты, которых наши предки были лишены: им было оставлено только одно — жестокость. Инстинкты, на которых основывалась наша человеческая часть сущности — в этом была и наша слабость, которую темные хозяева так часто использовали для того, чтобы нами манипулировать, и наша сила: мы могли чувствовать, это отдаляло нас от животных и приближало к людям.