Но к письмоводству времени мне совсем недостает, да и столько им отягощен, что жизни моей не рад». Вместе с этим он просил графа Кушелева и Адмиралтейств-коллегию о присылке ему способного секретаря, кригскомиссара и историографа. Секретаря и двух писцов велено было послать из Черноморского правления, а кригскомиссара и историографа предоставлено избрать из офицеров эскадры; поэтому должность последнего адмирал возложил на капитан-лейтенанта Телесницкого, казначеем был лейтенант Головачев и за адъютанта – лейтенант Балабин.

Покорение крепости Корфу, стоившее стольких трудов и усилий русской эскадре, сопровождалось одним неблагоприятным случаем, – побегом французского корабля «Женеро», – возбудившим такое неудовольствие государя, что, кроме главных начальников, никто более на союзном флоте награжден не был. Контр-адмирал П. В. Пустошкин произведен в вице-адмиралы, турецкий адмирал Кадыр-бей получил от императора Павла золотую табакерку, украшенную бриллиантами, и Ушакову пожалован чин адмирала (произведен 25 марта 1799 года, поэтому в чине вице-адмирала прослужил около пяти с половиной лет). Разные лица в лестных выражениях поздравляли его с этой победой. Говорят, Суворов, получив известие о покорении Корфу, сказал: «Сожалею, что не был при этом хотя мичманом».

Русский посланник в Вене, граф Разумовский, писал Ушакову 23 марта: «Примите, ваше превосходительство, при сем случае усерднейшее мое поздравление со славною победой, над Корфу одержанной опытным искусством и известным мужеством вашим. Живейшее приемлю в оном участие, как человек, сердечно преданный отечеству и искренне с удивлением почитающий отличные достоинства вашего превосходительства, славными подвигами неоднократно доказанные».

Ушаков известил Нельсона о победе своей и в ответ получил следующие строки: «От всей души поздравляю ваше превосходительство со взятием Корфу и могу уверить вас, что слава оружия верного союзника столько же дорога мне, как и слава моего Государя».

Производство в адмиралы было последней наградой, полученной Ушаковым от своих государей. Оно возвело его на первую степень значения во флоте, но тем сильнее, быть может, давало почувствовать те превратности счастья, которые начинали уже ему готовиться вскоре по взятии Корфу, и потом, постепенно возрастая, нанесли последний удар его самолюбию, заставивший удалиться со служебного поприща.

Еще 14 августа 1799 года он писал Томаре: «За все мои старания и столь многие неусыпные труды из Петербурга не замечаю соответствия. Вижу, что, конечно, я кем-нибудь или какими-нибудь облыжностями расстроен; но могу чистосердечно уверять, что другой на моем, месте может, быть и третьей части не исполнил того, что я делаю. Душой и всем моим состоянием предан службе и ни о чем более не думаю, как об одной пользе государевой. Зависть, быть может, против меня действует за Корфу; я и слова благоприятного никакого не получил, не только ничего того, что вы предсказывали. Что сему причиной? Не знаю… Столь славное дело, каково есть взятие Корфу (что на будущее время эпохою может служить), принято, как кажется, с неприятностью, а за что – не знаю. Мальта – ровесница Корфу; она другой год уже в блокаде, и, когда возьмется, еще неизвестно, но Корфу нами взята почти без всего и при всех неимуществах. За всем тем надеюсь я на благость и милосердие всемилостивейшего нашего монарха».

Мы не станем отыскивать побудительных причин этой перемены отношений некоторых лиц к заслуженному адмиралу, ни того, действительно ли она в то время существовала; но можем только присовокупить, что Ушаков принадлежал к тем поборникам славы русского оружия, которые глубоко проникнуты были строгим исполнением своего долга и основывали это чувство на высоких христианских началах и на беспредельной преданности государю и отечеству.

«Взятие крепости на острове Корфу произвело несказанное удовольствие в публике, – доносил государю Томара 16 марта 1799 года, – тем более что многие из министров турецких в последнее время открыто говорили, что крепость без надлежащей осады и обыкновенно употребляемых при атаке средств взята быть не может».

Султан Селим III, в знак особого своего благоволения, пожаловал адмиралу Ушакову драгоценный бриллиантовый челенг (султан или перо), соболью шубу и 1000 червонцев; кроме того, 3500 червонцев для раздачи офицерам и нижним чинам русской эскадры. Подарки препровождены были Ушакову при лестном письме верховного визиря.

Впоследствии, и именно в июне 1800 года, перед возвращением русской эскадры в черноморские порты, жители семи Ионических островов, в знак признательности за освобождение от неприятеля и за утвердившееся у них правление, спокойствие и порядок, поднесли Ушакову через особые депутации: золотую шпагу, украшенную алмазами, и медали с различными надписями; при этом депутации произнесли речи, исчислявшие его заслуги, благотворительность и справедливость.

Действительно, правдивость и приветливость привлекли к нему всех жителей; они с восторгом произносили его имя и беспрестанно выражали благодарность свою. Он ходатайствовал у государя о награждении многих духовных лиц, дворов и мещан крестами, медалями и разными подарками, за преданность и усердие к русской эскадре. Граф Булгари в особенности содействовал к покорению Корфу.

За несколько месяцев до поднесения Ушакову даров этих, некоторые жители острова Занте в октябре 1799 года поднесли лорду Нельсону шпагу и трость, украшенные бриллиантами, и в письме, подписанном шестью старшинами, называли его главным виновником изгнания французов из тех мест.

Ушаков не без огорчения узнал о поступке этом и приписывал его интригам английского консула на Занте, грека Форести, который, будучи облагодетельствован адмиралом, заплатил ему неблагодарностью. В письме к Томаре, от 25 января 1800 года, он говорит: «Наверное, полагать можно, что через хитрости Форести, и даже, вероятно, с понуждением, нашлись в Занте некоторые неблагоразумные члены правления из дворян, которые в угодность ему послали к лорду Нельсону шпагу и трость с бриллиантами, будто бы от всего общества, причем, по некоторым объяснениям, именуют его избавителем Ионических островов.