– Как и я сама.

– Неужели?

– Я же сказала: он буквально ошеломил мена. В моих словах нет преувеличения. Мы впервые встретились у него в офисе. Кажется, об этом упоминалось в тот вечер, когда мы ужинали все вместе…

– Да, я помню.

– Он устроил для меня целое представление, ухаживал за мной так, как никто никогда не ухаживал прежде. У меня не было передышки. Я разговаривала с ним каждый день. Если мы никуда не шли вместе, он звонил мне. У меня были прежде поклонники, мужчины, которых я откровенно интересовала, но с ними не происходило ничего подобного. Но в то же время он не требовал от меня секса немедленно. Мы встречались целый месяц, прежде чем впервые переспали, хотя виделись в тот период по три-четыре раза в неделю. Вы скажете, СПИД и все такое: люди больше не торопятся в постель после первых нескольких свиданий. Все так, но ведь и месяц никто ждать не станет, верно?

– Трудно сказать.

– Меня это даже начало беспокоить, но я чувствовала: он все держит под контролем и знает, что делает. Это ощущение не покидало меня ни на секунду. И однажды мы ужинали у него в районе, а потом он пригласил меня к себе.

«Проведешь у меня ночь, – сказал он. Наконец-то, даже подумала тогда я. И мы занимались любовью. А через два дня он сделал мне предложение. – Мы поженимся», – сказал он. Отлично. Я была только рада.

– Очень романтично.

– Боже, конечно, романтично. Как я могла не влюбиться в него? Но сказать вам правду, я бы вышла за него, даже если бы не любила. Он был умен, богат, хорош собой и без ума от меня самой. Став его женой, я могла завести детей и бросить вечные попытки заработать на жизнь, сконцентрировавшись на том истинном искусстве, которое всегда привлекало меня. Никакой больше Мэдисон-стрит, никаких поездок подземкой по всему городу, чтобы показать образцы своих работ художественным директорам, которых почему-то всегда больше привлекала моя фигура, чем искусство, за исключением тех, кого женский пол не интересовал вообще. Повстречай я Глена несколькими годами раньше, он напугал бы меня до смерти, когда полностью завладел мною, но у меня за плечами уже была долгая борьба за существование, когда приходилось справляться одной. А это жестокий город.

– Воистину так.

– К тому моменту я уже была готова разрешить кому-то другому встать к штурвалу моей жизни. Причем он делал все так тонко, что у меня не возникало ощущения, словно меня к чему-то принуждают. Даже для медового месяца острова выбрал он сам и все организовал. Но он нашел место, которое, как он был уверен, мне наверняка понравится. И с этой квартирой такая же история. Глен знал, что мне нравится район, как и о моем желании жить повыше с красивым видом на город. И он заранее обставил наше будущее жилье. Заказал полную меблировку. Но все, что мне могло не подойти, готов был тут же отправить обратно в магазин, как он сразу же объявил. Ему не хотелось привозить меня в пустую квартиру, но мне все здесь должно было прийтись по душе, а потому я могла запросто менять вещи по своему вкусу. Например, в этой комнате на полу лежал другой ковер, который мне не показался привлекательным, и мы обменяли его в том же магазине на этот. На самом деле тот ковер отлично мне подходил, но я чувствовала необходимость внести хоть какие-то изменения, подспудно понимая: именно этого он от меня и ждет. Понимаете, что я имею в виду?

– Разумеется. Это нетрудно понять.

– Он был чудесным мужем, – продолжала она. – Заботливым, внимательным. Когда я потеряла ребенка, он, как только мог, поддерживал меня. Я переживала трудный период, а никого, кроме Глена, у меня не было. Я так и не завела в Нью-Йорке близких подруг или друзей. Было несколько хороших знакомых в Алфавитном районе, но я утратила с ними контакт, когда переехала на Мэдисон-стрит, а потом то же самое произошло с приятелями оттуда, когда я вышла замуж и перебралась в этот квартал. Так уж я, наверное, устроена. Я общительна и умею дружить, но не поддерживаю ни с кем более или менее длительных отношений.

А это означало, что мне приходилось много времени проводить в одиночестве, потому что Глен часто задерживался на работе допоздна, или у него на вечер бывали назначены деловые встречи. Иногда даже в выходные. Поэтому я стала ходить на всевозможные курсы (где и познакомилась с Элейн), занималась своими рисунками и живописью. Часто ходила в кино одна, а по средам посещала даже детские утренники в театрах. И всегда была возможность прослушать хороший концерт. Когда Карнеги-холл и Линкольн-центр у тебя под боком, возможности почти не ограничены. И не имела ничего против одиночества. Вам сварить еще кофе?

– Пока не надо.

– С тех пор, как его убили, – возобновила рассказ она, – я неожиданно пристрастилась к телевизионным передачам. А ведь прежде, даже сидя дома одна, я почти не включала телевизор. Теперь же почти не отрываюсь от него. Но, думаю, это скоро пройдет.

– Сейчас он вам составляет компанию, – предположил я.

– Уверена, так и есть. Я начала смотреть его из-за новостей. Не пропускала ни одного выпуска, потому что нуждалась в любых подробностях смерти Глена, в каждом новом известии о продвижении следствия. Потом они арестовали этого… Простите, у меня что-то с памятью. Никак не могу запомнить его имени.

– Джордж Садецки.

– Ну, конечно. С тех пор, как он был арестован, новости меня уже не интересовали, мне остались необходимы хоть чьи-то голоса в доме. Телевидение для меня сводится к этому – к голосам людей. Но думаю, что скоро перестану включать телевизор. Если мне будут нужны голоса, я ведь всегда могу поговорить сама с собой, не так ли?

– Почему бы и нет?

Она на мгновение закрыла глаза. Когда она открыла их вновь и продолжила говорить, ее интонации стали вдруг усталыми и напряженными:

– Я неожиданно поняла, что совсем не знала мужа. Разве не странно? Ведь я была уверена, что знаю его хорошо, или по крайней мере мне и в голову не приходило считать иначе. А потом его убили, и сейчас мне стало ясно, насколько мало мне известно о нем.

– Откуда у вас такие мысли?

– Как-то в прошлом месяце, – ответила она, – Глен вскользь без особой причины упомянул о возможности своей смерти. Если с ним вдруг что-то случится, сказал он, мне не придется тревожиться о том, как сохранить квартиру. Потому что ипотека застрахована. В случае его смерти оплата за квартиру автоматически вносилась полностью.