Шрифт:
Прибыл на место уже в сумерках. Пока снимал мотор, брал тележку, закатывал лодку на стоянку, подоспел и паром.
С мотором на одном плече и рюкзаком на другом Алексей пошел к пристани. До города решил добираться с рабочими – за ними наверняка автобус приедет. Или с Ткачуком, с начальниками. Уж где-нибудь поместится…
Раза два приостанавливался – сорокакилограммовый «Нептун» давил плечо, – передыхал. Посматривал на паром; там было странно тихо и безлюдно – никаких признаков разгрузки.
Поднялся на деревянный настил, увидел сидящих на корточках мужиков. Начальство тоже было здесь, но сидело не на корточках, а на единственной скамейке. Даже команда парома торчала у ограждения. Многие курили. Молчали.
Алексей спустил рюкзак, потом, поддерживая левой рукой, поставил на доски мотор. Искал глазами Ткачука.
Не нашел, и, словно ледяная волна, окатила догадка… Все же спросил:
– А Алексей Михалыч где?
И рабочие, и начальники смотрели на него. Никто не хотел отвечать, брать на себя этот груз.
– Что случилось-то? – выдавил новый, уже лишний вопрос Брюханов.
– Там, на палубе, – сказал милиционер. – Захрипел и повалился. Сразу… Еще там, после Кутая…
Алексей сделал шаг к парому; мотор упал набок.
– Мы позвонили в скорую, в полицию, – добавил потребнадзоровский. – Не едут что-то до сих пор… Экспертизу сделать должны.
– Ну да, мало ли… Еще начнут таскать…
– Да перестань…
Брюханов вошел на скупо освещенную фонарем с рубки палубу и не сразу различил в обилии мешков лежащего Ткачука. Лицо его было прикрыто таким же черным мешком.
Глава восьмая
Ничего личного
Остатки села Большакова – дома Марины Журавлевой и Масляковых, лесопильный заводик – держались до июля две тысячи двенадцатого года. Первыми сдались Масляковы – жена Александра Георгиевича, не представляя, как переживет здесь еще одну зиму, собрала самое необходимое и уехала к старшему сыну в Лесосибирск. Тайком уехала – муж и Дмитрий в это время были в Колпинске на очередном судебном заседании. Вернулись – на столе записка: «Больше не могу. Буду пока у Олега».
Александр Георгиевич, и так за последние два года заметно сдавший – еще бы, каждый день в таком напряжении жить, – после отъезда жены совсем расклеился, как-то весь рухнулся. Целыми днями сидел за большим столом на кухне, о чем-то все думал, думал. На вопросы Дмитрия поднимал растерянное лицо, взглядом просил повторить. И даже если сын спрашивал о чем-нибудь пустяковом вроде: «Есть будешь?» – отвечал с горьким выдохом: «Не знаю, брат, не знаю».
Дмитрий стал бояться оставлять его одного. А как не оставлять? Надо наблюдать за лесопилкой, за продуктами ездить в магазин возле колонии. Глаза бы не видели эту колонию, поселенцев, но куда денешься – остальное кругом все разрушено, сожжено… Мчался туда и обратно как угорелый, а в голове стучало: «Только бы не сделал чего с собой!»
Через полмесяца Дмитрий решил: отказаться от избы, получить квартиру. Повесил на воротах фанеру с надписью: «Не сжигайте! Уехали получать ордер»; повез отца в город, стали оформлять документы. Созванивались с матерью.
– Не хочу я в Колпинске этом проклятом! – кричала она. – Предлагали же Сосновоборск, вот пусть там и дают!
Дмитрий, смягчая, повторял слова матери сотрудникам дирекции по затоплению. Те с усмешкой пожимали плечами:
– Жилищный фонд в Сосновоборске исчерпан. Остался Колпинск, или вот в Богучанах еще полдома в резерве.
– Зачем нам Богучаны… Они тоже скоро под воду пойдут.
– Ну, это еще не решено.
– С нами тоже сколько лет не решено было…
Дмитрия перебивали:
– Так, давайте без прений. Мы не проектировщики. Берете двухкомнатную здесь? Комнаты большие, изолированные. Лоджии под стеклом. Новая планировка.
Дмитрий снова набирал мать, уговаривал согласиться на Колпинск:
– Родные места все-таки, мам…
– Тем более не хочу! Все напоминает… И все эти тут же – будут смотреть как на дураков.
– Да почему?
– А что – столько ерепенились, а в итоге к тому же знаменателю.
– Но что делать-то? Отец… – Дмитрий отошел в угол кабинета, – отец совсем… неживой совсем стал.
– Ну вот – довел себя! И меня чуть не довел. Разве бы я сбежала так… Поняла, что еще маленько – и всё…
– Это да. Но делать что теперь? И надо скорей решать – там дом без присмотра, лесопилка…
– Да гори она, эта лесопилка! – заплакала мать.
– Мам, успокойся… Двадцать лет нормально прожили благодаря ей…