Повелители монголов отличались необыкновенной терпимостью по отношению к чуждым вероисповеданиям и даже готовы были покровительствовать им: на свой счет хан содержал в своей ставке священников православной церкви, которые открыто совершали богослужение в храме, находившемся перед его большой палаткой. В самом семействе хана были христиане.

Пред ханом Менгу совершали службу поочередно христианские нссторианские духовные, магометанские муллы и языческие жрецы. Сам Менгу выражался следующим образом: «Мы, монголы, веруем, что есть только один Бог. Но подобно тому, как рукам Он дал много пальцев, так и людям указал много путей в рай». Эта терпимость к чужим верам у монголов предписывалась даже законом – черта чрезвычайно важная для народов, имевших несчастье подвергнуться игу!

Равным образом татары вовсе не были склонны вмешиваться во внутренний строй жизни покоренных народов, нарушать их нравы и обычаи. Монголы были способны, как никто, к беспощадной разрушительной деятельности, но совершенно не годились для создания более или менее прочных основ, каких бы то ни было учреждений, которые могли бы обеспечить продолжительность их господства над покоренными, словом – для политического творчества. Требуя безусловной покорности, они полагались лишь на грубую материальную силу.

Отсюда для внимательного наблюдателя могла мелькнуть надежда, что самое иго, наложенное татарами, могло продолжаться лишь до тех пор, пока на их стороне находился перевес материальной силы. Но, как мы видели, уже в самой семье Чингизидов возникли раздоры, обычное явление при многоженстве, очень опасное для монархий, основанных силой меча.

Другая черта наших поработителей, которая, конечно, также не могла ускользнуть от зоркого взгляда Александра, заключалась в том, что татары, будучи исполнены свирепой вражды ко всем другим народам, в то же время очень ласковы и обходительны со своими. Естественно, что на русских князей они смотрели подозрительно, особенно на князей, выдававшихся среди других умом и доблестью.

Но с другой стороны, в своих собственных интересах, они могли бы дорожить князем, на верность которого можно было положиться. Без сомнения, Александр Ярославич употребил все силы своего ума для того, чтобы снискать доверие и расположение верховного хана и его приближенных.

Мы очень мало знаем о путешествии Ярославичей ко двору верховного хана, но, судя по результатам, равно как и по дальнейшему течению событий, можем полагать, что благодаря своим блестящим качествам, такту и умению обращаться с монголами Александру действительно удалось заручиться расположением хана и его приближенных.

Но в то же время сколько горьких унижений пришлось испытать в ханской ставке невскому герою! Как, должно быть, было тяжело ему скрывать невольное чувство отвращения, вызываемое всем бытом, всей обстановкой монгольской жизни! Для снискания себе ханской милости русскому князю приходилось дарить богатые подарки и угождать не только хану, но и его женам, приближенным и даже слугам и близко знакомиться с ними.

Чтобы стать в глазах татар своим, близким человеком, необходимо было и самому угощать и принимать угощения, приходилось пить любимый татарский напиток кумыс, на который русские более, чем другие христиане, смотрели с омерзением и, вкусив его по необходимости, спешили взять у священника отпустительные молитвы. То же самое было и с остальной пищей, кониной, падалью и животными, убитыми рукой язычника…

Сколько пришлось вытерпеть от гордого, презрительного обращения не только вельмож, но и простых варваров! «Татары более горды, чем другие народы, и презирают других, не обращая никакого внимания на знатность тех, с кем имеют дело», – пишет папский посол. Унижения были бы поистине нестерпимы, если бы благочестивый герой не помнил непрестанно о Том, Кто претерпел бесконечно горшие унижения и позор для спасения рода человеческого. Унижение становилось высоким подвигом…

Отпуская от себя Ярославичей, верховный хан распорядился так, что старший – Александр – должен был получить Киев и «всю землю Русскую», удерживая в то же время за собой Новгород и Переяславль-Залесский, а младший – Андрей – владимирский стол с остальными областями. Киев – старинный стольный город.

История удельно-вечевой Руси полна междоусобными войнами из-за обладания Киевом, матерью городов русских, колыбелью христианства на Руси, хранилищем святыни. Но Владимир уже во времена Андрея Боголюбского возвысился над Киевом и сделался на самом деле средоточием Русской земли. После нашествия Батыя Киев скорее походил на деревню, чем на город.

Чем же объяснить, что великое владимирское княжение досталось не старшему брату, как можно было бы ожидать, не Александру, а младшему – Андрею? Нельзя сомневаться в том, что Александр, пользуясь всем своим влиянием, сумел бы добиться великого княжения, если бы это входило в его планы.

Но, чуждый самолюбивых расчетов, он и на этот раз не торопит событий и подчиняется ханскому распоряжению. Может быть, хан, отдавая преимущество младшему брату, со свойственным монголам коварством хотел еще раз испытать Александра, может быть, он еще опасался вручить сильнейшую русскую область князю, выдававшемуся своими способностями?. Но были и другие основания для Александра удовольствоваться данной ему частью.

По словам Татищева (IV, 22), хан сделал свои распоряжения относительно братьев «по завету отца их». Судя по тогдашним обстоятельствам на Руси, это вполне вероятно. Предусмотрительный политик Ярослав Всеволодович соображал, что храбрый Александр, уже доказавший свою способность с успехом бороться с западными врагами, сумеет более, чем кто-либо другой, отстоять против их нападений целость Русской земли, став на страже ее западной окраины.