Но опытный старец советует ему подождать еще несколько времени: царевича могли отыскивать на Руси и в самом Ростове. Когда наконец опасность миновала, епископ крестил царевича, назвав его Петром, «и бе Петр учение Господне (слушая) по вся дни во святилище и у владыки». Год от года Петр все более свыкался с жизнью на Руси. Князь Борис Василькович так полюбил его, что побратался с ним.

Часто они вместе делили досуг, занимаясь охотой с ловчими птицами по берегу Ростовского озера, часто приходилось Петру засыпать под открытым небом, среди дубрав, «по обыщней молитвен, и тогда посещали его дивные видения. На месте одного из таких видений, «при езери» Неро, Петр, с благословения епископа Игнатия, преемника Кирилла, построил монастырь во имя св. апостолов Петра и Павла.

Женившись на дочери ордынского вельможи, он имел детей, и в глубоце старости, в монашеском чине к Господу отъиде, Его же возлюби». Без сомнения, царевич Петр горько оплакивал кончину Кирилла в 1262 г. Но еще более скорбели о потере маститого пастыря русские князья – Александр Ярославич, Борис и Глеб Васильковичи вместе с княгиней Марией.

Все они горячо любили и почитали Кирилла, который «князьям и бояром и всем вельможам был на успех, обидимым помогал, печальных, нищих миловал». Все дивились его святой жизни, «все спешили из окрестных мест в город, в соборную церковь Св. Богородицы, как для того, чтобы послушать ученья его от святых книг, так и желая посмотреть на великолепие церкви, которую он дивно украсил».

Ничем он не отстал от прежних епископов ростовских, святых Леонтия, Исайи и Нестора, последуя их нравам и учению! – говорили при его гробе. – Он был истинный святитель, а не наемник!.

А князья припоминали, как незабвенный страстотерпец Василько Константинович в предсмертной молитве своей просил Бога сохранить вместе с его семейством и епископа Кирилла, как покойный пастырь горько плакал, разыскивая на месте несчастного побоища при реке Сити тело великого князя Георгия Всеволодовича и, узнав его по княжескому одеянию, положил в Ростовском соборе, вместе с телом Василька.

Утешением для всех, любивших старца, было то, что блаженный Кирилл скончался, «исполнь дний, в старости глубоце и в истинней добродетельной седине». Похоронив епископа, князья озаботились избранием ему преемника, который намечен был уже заранее. Еще в 1261 г. «блаженный князь Александр, Борис и Глеб, волею Божиею и поспехом Св. Богородицы, благословением митрополита и епископа Кирилла взведоста архимандрита Св. Богоявленья Игнатия».

Этот Игнатий и был преемником Кирилла. Около этого же времени, по всей вероятности, Бог помог Александру Ярославичу привести к окончательному совершению давнишнее его желание – достроить женскую обитель в Суздале, в которой в 1262 г. опочила добродетельная княгиня Мария Михайловна, принявшая перед кончиной иночество под именем Марфы.

Так среди великих правительственных забот Александр умел отзываться на все нужды своего народа, входить во все обстоятельства своего времени, всюду внося душевную теплоту и самое искреннее участие.

Предчувствовал ли Александр Ярославич, что протекшие два года мирной и сравнительно спокойной жизни будут лишь кратковременной ослабой, какую среди тяжких трудов и забот послал ему Господь, «да почиет, прежде даже не отъидет» (Псал. 38, 14)? Не только предчувствовал, но, можно сказать, изо дня в день ожидал новых беспокойств. Отстояв самостоятельность государства, он неизбежно должен был согласиться на тяжелую дань.

При этом, с одной стороны, он хорошо знал жадность татар, их грубость и склонность к насилиям всякого рода, с другой – понимал всю неподготовленность русского народа к рабской покорности, к тяжким жертвам и терпеливому перенесению невзгод. До монгольского ига власть русских князей вовсе не была отяготительна для народа.

Хотя наши князья и вели воинственный образ жизни, но в обращении с народом они нередко проявляли черты истинно отеческой заботливости, добродушия и кротости. В народных песнях не слышится ни малейшей жалобы на притеснения со стороны бояр и князей, на худую, тяжелую жизнь, – значит, жить было хорошо. За самые тяжкие преступления виновный платился лишь своим имуществом, отдавая определенную законом пеню.

К телесному наказанию не прибегали. Слова: «Да будет мне стыдно» – служили порукой в верности и ненарушимости принятых на себя обязательств. У монголов были другие обычаи: требуя дани, они без церемонии ставили неисправных должников на правеж, секли кнутом, прибегали к пыткам, казнили смертью, чтобы страхом и муками добиться того, чего им хотелось. Убить человека другой народности им ничего не стоило, по словам современного наблюдателя.

Наконец, сами повинности могли показаться народу весьма обременительными. Наши князья довольствовались небольшой данью. Внутреннее управление больших издержек с их стороны не требовало. Все государственные расходы главным образом ограничивались издержками на содержание князя, его семейства и двора, которые не могли быть тяжелы для населения, так как для покрытия их князья обыкновенно имели свои княжеские села, доставлявшие им все необходимое, свои заповедные леса, рыбные ловли и т. п.

Естественно, что при сборе дани с подвластной страны, большей частью натурой – хлебом, воском, медом, живностью, – князья довольствовались лишь избытком достояния. Не то предстояло теперь… Народ действительно сразу почувствовал всю тягость возложенных на него повинностей, но пока терпел, слушаясь своих князей. Приходилось, конечно, не раз Александру Ярославичу разъяснять народу необходимость повиновения и исправного отбывания повинностей.