Тем не менее, в конечном счете, мы считаем, что это того стоит: как бы ни было больно и трудно избавляться от самооправданий — в результате мы узнаем очень важные вещи о себе и обретем мир, прозорливость и гармонию. В возрасте 65 лет феминистская писательница и активистка Вивиан Горник написала честное и блестящее эссе о своих длившихся всю жизнь попытках найти верный баланс между работой и любовью и вести жизнь, основанную на безупречных эгалитарных принципах, в обеих этих сферах. «Я так часто писала об одиночестве, так как не могла понять того, почему я сама была одинока», — пишет она. Годами ответом на этот вопрос, как для нее, так и для многих других людей ее поколения, был сексизм: патриархальные мужчины заставляли сильных, независимых женщин делать выбор между карьерой и отношениями. Этот ответ нельзя сбрасывать со счетов, так- как сексизм загубил или испортил многие браки. Но сейчас Горник поняла, что это, хотя и правильный, но неполный ответ. Оглядываясь назад и отказавшись от таких комфортных самооправданий, она смогла увидеть, какова ее собственная роль в том, как складывались ее отношения, роль в определении стиля своих отношений, поняв, что: «…во многом причина моего одиночества была во мне самой — в моей злости, в моем эгоцентризме, а не в сексизме».

«На самом деле, — пишет она, — я была одинока не из-за своих политических взглядов, а потому что я просто не знала, как достойно жить вместе с другим человеком. Во имя равенства я мучила каждого мужчину, которого я любила, пока он не бросал меня: я замечала каждую их ошибку, никогда ничего не прощая, всегда требовала их к ответу, что изматывало нас обоих. Безусловно, во всем, что я говорила, были зерна истины, но я нагромоздила такую гору этих зерен, что она похоронила под собой нашу любовь» [219] .

Спустя год после того, как Джим признался в том что он изменял Дайан, он понял, что та все еще в гневе. Каждый разговор заканчивался упоминанием его измены. Она пристально смотрела на него, и когда их взгляды встречались, он видел в ее глазах подозрение и боль. Неужели она не может попять, что он просто совершил небольшую ошибку? Он уж точно не был первым в мире: человеком, допустившем подобную ошибку. Он оказался достаточно честным, чтобы признаться в измене, и достаточно сильным, чтобы прекратить интрижку на стороне. Он извинился перед Дайан и тысячи раз сказал ей, что любит ее, и хочет, чтобы их брак сохранился. Неужели она не может этого понять? Неужели так сложно сфокусироваться на всех хороших вещах, которые есть в их браке, и забыть об этой проблеме из прошлого?

Дайан сочла такое отношение Джима к проблеме просто невероятным. Похоже, он ожидал, что его похвалят за то, что он признался в измене и прекратил те отношения, и не станут упрекать за то, что он когда-то их начал. Неужели он не может этого понять? Неужели он не может сконцентрироваться на ее боли и страданиях и прекратить себя оправдывать? Кстати, он никогда и не извинялся. Да, он сказал, что сожалеет, но это звучало жалко. Почему он не мог попросить прощения искренне, от всего сердца? Ей не нужно было, чтобы он занимался самобичеванием, она просто хотела, чтобы он понял, что она теперь чувствует, и загладил свою вину.

Но Джим пришел к выводу, что ему будет очень сложно загладить свою вину из-за гнева Дайан, который провоцировал его на ответные меры. Он слышал в ее гневе: «Ты совершил ужасное преступление и „Тебя и человеком-то назвать нельзя после того, что ты сделал“. Конечно же, он сильно сожалел, что ранил ее чувства, конечно же, он готов был на все, лишь бы ей стало лучше, ко он не считал свой Поступок бесчеловечным или ужасным преступлением и не готов был униженно и постоянно просить прощения, чего она, похоже, от него ожидала. Так что вместо этого он начал убеждать ее в том, что те отношения были несерьезными, а другая женщина для него ничего не значила. Дайан, однако, интерпретировала подобные усилия Джима объяснить ей свою измену как его попытку принизить значимость ее чувств. Она слышала в его словах: „Ты не должна расстраиваться, я не сделал ничего плохого“. Его оправдания только злили Дайан а из-за ее гневной реакции ему было еще сложнее сочувствовать ей и проявить участие к ее страданиям [220] .

В 2005 г. американцы зачарованно следили за последней битвой в ужасной семейной войне вокруг жизни и смерти Терри Шиаво [‡‡‡] . Эту битву вели родители Терри, Роберт и Мэри Шиндлеры, с ее мужем, Майклом Шиаво, за жизнь своей дочери, или за то, во что ее жизнь превратилась. „Сейчас, когда ее родители и муж находятся в таких отношениях друг с другом, даже не верится, что когда-то они жили в одном доме, были объединены одной целью“, — написал один журналист. Конечно, люди, которые изучают самооправдания, вполне могут поверить в такие перемены в их отношениях. Когда Терри и Майкл поженились, они и родители находились на вершине пирамиды. Майкл звал родителей жены мамой и папой. Вначале, в тяжелые времена, Шиндлеры давали молодой паре деньги на оплату жилья. Когда в 1990 г. Терри впала в кому, Шиндлеры переехали к своей дочери и ее мужу, чтобы вместе заботиться о ней. Это продолжалось три года. Но через три года возникла та причина, по которой люди так часто ссорятся — деньги. В 1993 г. Майкл Шиаво выиграл дело против одного из врачей Терри, ему присудили 750 000 $ на содержание жены и 300 000 $ за потерю ее дееспособности. Через месяц Майкл и родители его жены начали ссориться из-за этих денег. Майкл Шиаво говорил, что это началось после того, как отец Терри, Роберт, спросил, сколько он получит из тех денег, что были выплачены в результате судебного решения. Шиндлеры же заявляли, что основной конфликт разворачивался в связи с тем, как распорядиться деньгами, на какой метод лечения их потратить: родители Терри ратовали за интенсивную экспериментальную терапию, Майкл же выступал за базовые процедуры.

Судебное решение о выплате денег было первым толчком, заставившим родителей женщины и ее мужа принимать решение о том, как потратить деньги и кто их заслуживает, поскольку по закону каждая из сторон имела право принимать решение о жизни и смерти Терри. Майкл Шиаво вскоре запретил родителям его жены доступ к ее медицинским данным, они же пытались какое-то время лишить его статуса опекуна Терри. Майкла оскорбило то, что он воспринимал как грубую попытку своего тестя потребовать часть присужденных судом денег, в свою очередь, родители Терри были оскорблены тем, что им представлялось эгоистичными попытками Майкла избавиться от жены в корыстных целях [221] . К тому времени, как страна наблюдала за их последним яростным противостоянием, разжигавшимся СМИ и решившими нажить на этом политический капитал политиками, их взаимно непримиримые позиции выглядели абсолютно иррациональными, но они были непреклонны.

В январе 1979 г. в Иране начались массовые протесты против шаха Мухаммеда Реза Пехлеви, который бежал в Египет, а через две недели страна приветствовала своего нового лидера — возвратившегося в Иран исламского фундаменталиста, аятоллу Рухоллу Хомейни, которого десятью годами ранее шах отправил в изгнание. В октябре администрация президента Картера неохотно разрешила шаху ненадолго приехать в Соединенные Штаты для лечения рака. Хомейни, осуждая американское правительство, назвал его „большим дьяволом“, призвав иранцев к акциям протеста против Соединенных Штатов и Израиля, „врагов ислама“. Тысячи иранцев ответили на его призыв, выйдя па акцию протеста у посольства США в Тегеране. 4 ноября несколько сотен иранских студентов захватили главное здание посольства, взяв большинство находившихся там американцев в заложники, 52 из которых оставались заложниками последующие 444 дня. Студенты настаивали на возвращении шаха в Иран. Их целью было провести суд над шахом и вернуть украденные им, как они утверждали, У иранцев миллиарды. Этот кризис можно назвать 9-м сентября того времени. Согласно одному из историков, он был освещен в прессе лучше, чем любое другое событие, после окончания Второй мировой войны. Тед Коппел, в своем вечернем шоу „Американцы, ставшие заложниками“ (America Held Hostage), каждый день рассказывал американцам новые подробности кризиса. Шоу оказалось настолько популярным, что было продолжено даже после окончания конфликта но уже под названием „Вечерняя строка“ (Nightline). Американцы внимательно следили за событиями, действия и требования иранцев вызывали у них гнев. Ведь иранцы были злы на шаха, так за что же они переносили ненависть и на американцев?