Эмпирические подтверждения этой теории довольно неоднозначны {979} , {980} . Однако она была тепло принята полицейскими отделениями от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка, поскольку облегчала их работу и позволяла сформулировать легкодоступные цели. Гораздо проще арестовать 16-летнего подростка с косяком, чем расследовать угон автомобиля или предотвратить убийство. Всем нравится жить в чистых, безопасных районах. Тем не менее до конца не ясно, предоставляет ли теория «разбитых окон» нечто большее, чем «косметический ремонт».

Все более обременительные правила пользования коммерческими авиалиниями попадают в категорию, которую специалист по безопасности Брюс Шейнер называет «театром безопасности» {981} : они вводятся больше напоказ, чем для предотвращения терактов. Разумеется, беспокойство о безопасности аэропортов нельзя считать иррациональным, в прошлом самолеты становились объектом большого количества терактов, а терроризму присуще повторение шаблонов {982} . Но даже с учетом катастроф, не связанных с терроризмом, на коммерческом рейсе американской авиакомпании в 2000-е гг. погибал всего лишь один пассажир из 25 млн {983} . Даже если вы летаете на самолете по 20 раз в год, вероятность попасть под удар молнии примерно в два раза выше.

Основные усилия в настоящее время направлены на то, чтобы расстроить планы «тупых» террористов – а их предостаточно, стоит лишь вспомнить парня с бомбой в трусах. Умный террорист, скорее всего, сможет раскусить эту систему или станет рассматривать менее защищенные цели, например автобусы или поезда. Ему даже не придется проходить за стойку регистрации – в других зонах аэропортов людей столько же, а охраны меньше. И террористы уже догадались об этом: в 2011 г. смертник взорвал бомбу в зоне прилета московского аэропорта Домодедово, что привело к гибели 35 человек {984} .

К слову, существует неограниченное количество потенциальных неохраняемых объектов, не связанных с транспортной системой. Почему бы террористам не расстрелять торговый центр?

Одна из причин относительно небольшого количества терактов на самом деле заключается в том, что самих террористов не так уж и много. Посчитать их по головам сложно, но, согласно одному часто цитируемому предположению, на пике своей активности Аль-Каида могла похвастаться наличием лишь 500–1000 соратников {985} . В это число включены все приспешники и поклонники, а также люди, чья работа в Аль-Каиде заключается в деятельности, не связанной с насилием, – например, кому-то надо перезапускать их серверы, когда они ломаются. Кэтлин Карли, специалист Университета Карнеги – Меллон по изучению социальных сетей повстанческих организаций, рассказала мне, что даже внутри группировки, которую мы считаем экстремистской, лишь 1 % участников является «экстремистом» в полном смысле слова. Гораздо проще способствовать массовому джихаду, будучи IT-консультантом Бен Ладена, чем взорвать себя посреди оживленного торгового центра.

Тем не менее, задаваясь подобными вопросами, стоит быть осторожными: возможно, мы снова путаем неизвестное с маловероятным. Вопрос о том, почему же террористы не выбирают в качестве объектов торговые центры, покажется странным жителю Израиля, где подобное происходит постоянно.

Один из очевидных аргументов критиков гипотезы степенного закона Клаузета заключается в том, что, в отличие от землетрясения, терроризм можно остановить руками человека.

Исследования Клаузета предполагают, что степенной закон распределения проявляется не вопреки, а благодаря конкуренции между террористами и противодействию им, осуществляемому силами по борьбе с терроризмом. Распределение точек на графике определяется стратегиями, используемыми в борьбе с терроризмом в разных странах. Существует своего рода равновесие между террористами и обществом, баланс между свободой и безопасностью, хотя он может и варьироваться в зависимости от места и времени {986} . Если мы хотим жить в свободном обществе, то должны всегда признавать наличие риска терроризма – хотим мы этого или нет.

«В будущем, мы увидим его возрастание и убывание, – говорит Рамсфелд. – Вероятно, мы остаемся очень уязвимыми перед лицом терроризма, будучи свободными людьми. Такова наша природа. Мы хотим иметь возможность просыпаться по утрам, и отправлять детей в школу, и не оглядываться по сторонам, чтобы проверить, не убьет ли нас что-нибудь. И если нам придется кардинально изменить поведение свободных людей, то можно считать, что террористы победили». Хотя Израиль и становится объектом терактов гораздо чаще, чем США, его жители не живут в страхе перед терроризмом. Проведенный в 2012 г. опрос израильских евреев показал, что лишь 16 % из них считает терроризм наибольшей опасностью {987} , то есть не больше, чем количество людей, обеспокоенных состоянием образовательной системой Израиля.

Ни один израильский политик не скажет напрямую, что он приемлет мелкомасштабный терроризм, но именно это и происходит в стране. Они терпят, потому что альтернатива – народ, парализованный страхом, – будет в точности соответствовать целям террористов. Ключевой элемент в стратегии страны – сделать жизнь как можно более нормальной для людей после атаки. Например, полиция стремится расчистить место террористической атаки в течение четырех часов после взрыва {988} , чтобы дать всем возможность вернуться к работе, отдыху и другим делам. Мелкомасштабный терроризм воспринимается как преступление, а не как экзистенциальная угроза.