…Там, где нельзя больше любить, там нужно пройти мимо!

По-новому верит он завтра, а послезавтра – вновь по-другому. Стремительны чувства его, как и толпы, и так же переменчивы настроения.

Убожество в любви охотно маскируется отсутствием достойного любви.

У одних раньше стареет сердце, у других – ум. Иные бывают стариками в юности, но кто поздно юн, долго остается таким.

Счастье мужчины зовется «Я хочу». Счастье женщины – «Он хочет».

Такими хочу я видеть мужчину и женщину: его – способным к войне, ее – к деторождению, но чтобы оба они могли танцевать – не только ногами, но и головой.

Такой совет даю я королям, и церквам, и всему, что одряхлело от тяжести лет и ослабло в добродетели: дайте ниспровергнуть себя!

И вы снова вернетесь к жизни, а добродетель вернется к вам!

У одного одиночество – это бегство больного, а у другого – бегство от больных.

У покорности самая жесткая шкура.

Хороший брак покоится на таланте к дружбе.

Человек, ни разу еще не думавший о деньгах, о чести, о приобретении влиятельных связей, о должности – да разве может он знать людей?

…Человеческое общество – это попытка, это долгое искание; ищет же оно того, кто повелевает!

Чем свободнее и сильнее индивидуум, тем взыскательнее становится его любовь.

Стоит нам только на один шаг преступить среднюю меру человеческой доброты, как наши поступки вызывают недоверие. Добродетель покоится как раз «посередине».

Стремление к стаду древнее, чем притяжение собственного «Я»: и покуда добрая совесть означает волю стада, лишь дурная совесть скажет «Я».

Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть.

Что хорошо? Все, что повышает чувство власти, волю к власти, власть в человеке. Что дурно? Все, что происходит из слабости.

Этот страх, древний и изначальный, ставший, наконец, утонченным и одухотворенным, теперь, как мне кажется, зовется наукой.

Познающий неохотно погружается в воду истины не тогда, когда она грязная, а когда она мелкая.

Не через взаимную любовь прекращается несчастье неразделенной любви, но через большую любовь.

Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки – что есть добро и что есть зло; чтобы сохраниться, должен он оценивать иначе, нежели сосед его. Многое, что у одного народа называется добром, у другого слывет позором и поношением… Многое из того, что здесь именуется злом, там облекалось в пурпур почестей.

Поистине всегда влечет нас ввысь – в царство облаков: на них усаживаем мы наши пестрые чучела и называем их богами и Сверх-человеком.

Каждый миг начинается бытие; вокруг каждого «здесь» вращается кольцеобразное «там». Середина – повсюду. Путь вечности – кривая.

Каждый поступок продолжает созидать нас самих, он ткет наше пестрое одеяние.

Каждый поступок свободен, но одеяние необходимо. Наше переживание – вот наше одеяние.

Братья мои, любить дальнего, а не ближнего призываю я вас.

Всегда замечал я, что супруги, составляющие плохую пару, самые мстительные: они готовы мстить всему миру за то, что уже не могут расстаться.

В сознательной любви женщины есть и внезапность, и молния, и тьма рядом со светом.

Ты хочешь, чтобы тебя оценивали по твоим замыслам, а не по твоим действиям? Но откуда же у тебя твои замыслы? Из твоих действий!

У актера есть дух, но мало совести духа.

Он всегда верит в то, посредством чего заставляет уверовать и других, – он верит в себя самого!

Я не понимаю, к чему заниматься злословием. Если хочешь насолить кому-нибудь, достаточно сказать о нем какую-нибудь правду.

Тот, кто ответил себе на вопрос: «Зачем жить?» – сможет вытерпеть почти любой ответ на вопрос: «Как жить?»

Требование человека, чтобы его полюбили, есть величайшее из всех самомнений.

Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени: как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел!