— У меня уже есть на примете квартира. Тем более что я после окончания диссертации должен буду уехать в Сибирь на статистическое исследование Иркутской губернии. Это сейчас уже решено окончательно.

На новой квартире Чеботарев узнал: к нему приставлены два шпиона.

На квартире Ульянова собирались Лукашевич, Говорухин, Шевырев. За чаем с ситным хлебом велись споры,

— Победа над абсолютизмом везде проходила под гром уличных мятежей, — говорил Лукашевич, — и мы тоже никак не можем рассчитывать на мирную эволюцию государственного строя в России. Нам не обойтись без насильственного воздействия на самодержавие.

— Но на какие же слои общества, на какие

классы мы можем рассчитывать в этой борьбе? — спрашивал Саша. — На крестьянство? Но мы знаем, к чему привели даже крупные крестьянские движения прошлого века. Мы сами видели, чем кончилось хождение в народ. Класс пролетариев в нашей стране еще не вырос в могучую силу, способную нанести удар самодержавию. Остается одно: систематический террор. А если под влиянием террористической борьбы царское правительство созовет учредительное народное собрание, то, вероятно, туда попадет много крестьянских депутатов. Быть может, представители крестьян удовлетворились бы только земельной реформой, оставаясь равнодушными к политической свободе. Тогда революционная интеллигенция вместе с пролетариатом должна продолжать борьбу за свободу, так как политическая свобода есть необходимое условие и залог здорового, нормального развития государства.

— Допустим, — рассуждал Лукашевич, — наихудший оборот вещей: правительство своими полицейскими мероприятиями подавило прогрессивное движение в обществе. Тогда должна произойти задержка в развитии науки, техники и вообще производительных сил России. Это повлечет за собой сильную отсталость страны в экономическом отношении от западноевропейских государств, а вместе с тем и экономическую зависимость от более культурных стран. А экономическая зависимость влечет за собою и политическую. Тут ни обширность территории, ни многомиллионное население не спасут государственной самостоятельности. А сделаться игрушкой в чьих-то руках — такая перспектива не может быть заманчивой даже для царской власти. Чтобы быть в состоянии дать отпор своим соседям, вооруженным с ног до головы, необходимо не только содержать многочисленную армию, но и располагать соответственным техническим аппаратом, то есть нужно иметь сеть железных дорог, свои фабрики и заводы. Одним словом, необходимо поддерживать уровень промышленности на высоте, не слишком разнящейся от состояния промышленности культурных стран. Отсюда неизбежен вывод: Россия должна пережить фазу капитализма.

— Да, все это верно. Но если предвидится такой ход грядущих событий, то нужна ли террористическая борьба? — высказывал сомнение Саша.

— Да, нужна! И даже необходима! — горячо возражал Лукашевич. — Во-первых, исторический опыт нас учит, что достижение конституционного режима осуществляется раньше, чем сложится сильная влиятельная рабочая партия, и что в борьбе с абсолютизмом принимают деятельное участие и другие заинтересованные группы населения. Во-вторых, сам процесс организации рабочего класса при абсолютизме идет очень туго и болезненно вследствие того, что рабочие в этом случае должны вести борьбу на два фланга: с капиталистами и правительством. В-третьих, под сильными ударами народовольцев заколебалось самодержавие, и не исключена возможность, что от новых ударов оно пойдет на уступки. В-четвертых, наконец, решительная террористическая борьба поднимает боевое настроение передового общества.

— Ничего нет ужаснее сознания общей беспомощности, — говорил Саша, точно думая вслух. — Конечно, силы наши не равны. Но вспомните Ирландию. Когда были затронуты там жизненные интересы общества, а силы борющихся сторон были очень неравны, то ирландцы прибегли к услугам динамита. И если бы все наши передовые слои общества поставили так вопрос: свобода или смерть, — о, мы бы многого сумели добиться. Но какие бы формы ни принимала борьба, одно абсолютно несомненно: молчать нельзя. Активно бороться со всем этим злом не только долг, обязанность каждого честного человека, любящего свою родину, но и его органическая потребность.

— Теперь не время предаваться душевным излияниям скорби, негодования или осуждения, — твердил Шевырев, — надо действовать динамитом.

После добролюбовской демонстрации Генералов стал апатичным и угрюмым. Он забросил чтение книг, над которыми просиживал ночи в поисках ответов на мучившие его вопросы. Он уже не только не спорил, по какому пути пойдет Россия, будет ли в ней развиваться капитализм, а с иронической улыбкой слушал и тех, кто говорил об этом. Оставил также попытки завязать сношение с рабочими. Ему не давала покоя одна тяжкая дума: как избавиться от ужасного насилия и произвола?

— Что с тобой, Денисыч? — приставал к нему с расспросами Говорухин.

— Никуда я, брат, не гожусь…

— Это почему же?

— Сил у меня мало.

— Сил мало? Да у тебя их хватит на троих!

— Нет, я себя знаю. Для пропаганды я не гожусь: у меня огня нет в груди для нее. Я решил так: мне надо идти по части бомб!

— Это ты говоришь потому, что в такой волне находишься. С тебя еще выйдет знатный пропагандист.

— Может быть, но не скоро. А времена ныне такие стали серьезные, что никакой сноровки не приобретешь. По-моему, уж если попадаться, то так, чтобы те, враги-то рода человеческого, помнили. А страсть они боятся бомб-то! Вот сам царь. Не показывается из дворца. А что его там держит? Тюремные решетки? Нет, страх! Страх перед бомбами.

Генералову вторил его земляк и друг Пахом Андреюшкин:

— Да когда, же, наконец, вы будете что-нибудь делать? Как вы можете рассуждать о всяких высоких материях, как вы можете заниматься науками, когда вокруг вас свирепствует такой дикий произвол? В гимназии над нами так измывалось начальство, что нам надоело бить окна и мы задумали, было, взорвать дом директора. Да не только в нашей, а одновременно во всех гимназиях города. И если бы меньше было болтунов, то эти взрывы в Екатеринодаре прокатились бы по всей России! Я думал, что хоть здесь свободно вздохну, а оказывается, и университет давно уже превращен в дисциплинарное военное заведение. Мы же не столько учимся, сколько служим всем, начиная от его императорского величества и кончая младшим дворником.