Шрифт:
Вагон качался, колёса стучали, и пассажиры постепенно приближались к Смоленску. Ненашева смотрела в окно. Вот мелькнула вывеска «Катынь», а дальше пошёл унылый пейзаж. Бесконечно бегут мимо леса, лишь мелькает, петляя, дорога, то приближаясь к железнодорожному полотну, то вновь прячась за деревьями.
– Давайте знакомиться? Меня зовут Иван, а это – Андрей.
Разговор командиров как-то угас при виде хорошенькой, но почему-то грустной девушки.
Майя молча посмотрела на лейтенантов. Высокие, но с размашистыми движениями рук, резким запахом одеколона и громкой речью.
– Ой, какая гордая! Как же тебя звать?
– Девушка, давайте погрустим вместе!
Мысленно она поставила рядом своего Максима, усмехнулась получившемуся сравнению и захлопнула дверь в купе прямо перед носом бесцеремонной парочки.
– Что, пристают? – очнулся Фёдор, он почти не спал, так, подрёмывал.
– Да, пристают.
– Ты красивая, дочка.
Поезд подошёл к Смоленску, и в коридоре вдруг резко захлопали двери, послышался топот множества ног, раздались громкие голоса. Майя посмотрела, как машинально придвинул к себе вещмешок сопровождавший их сержант. Что же такое лежит там?
– Что случилось? – Она тоже вышла из купе.
– Война! Молотов выступает.
– Как, с кем? – Её сердце от страха упало в пятки.
– Известно с кем! С заклятым другом, Германией!
– Матка бозка! – произнесла мама и осенила себя крестом.
– Ничего, дочка! Били мы уже этих колбасников и ещё раз побьём!
В Вязьме, где паровоз минут двадцать набирал воду, они попали на митинг железнодорожников. Глаза немного рябило от обилия кумача, а с трибуны, где менялся один оратор за другим, доносилось:
– Новоявленных фашистских наполеонов наш народ разобьёт так же, как разбил настоящего Наполеона в 1812 году!
– Грязные фашистские собаки осмелились протянуть свою лапу на территорию нашей священной родины! Пусть пеняют на себя: их ждёт смерть. На удар врага мы ответим тройным ударом!
– Ну, теперь советской власти точно крышка. Немцы – народ серьёзный, коммунистов сразу всех на сук. А мы без жидов эх заживём…
Не только она обернулась, но глаза выхватили лишь пустое место, сразу заполненное толпой.
Паровоз набрал воды из водокачки и двинулся дальше, набирая скорость. Вновь мимо замелькали станции, деревни, поля, стены деревьев зеленеющего леса.
Мареева слушала обращение Молотова на улице. В управлении не сиделось, душно ей было, и не одной. Пусть там другие выясняют, кто прошляпил, кто не доложил и кто больше всех виноват!
Сейчас надо быть вместе с народом. Среди простых людей. Слушать, что скажут они, быть всегда вместе, в горе и в радости. Очень тяжёлая будет война. Не люди, а нелюди, винтики огромной бездушной машины напали на её страну.
«Граждане и гражданки Советского Союза!»
Сразу всё замерло. Оцепенело. На лицах растерянность. Что это, шутка? Нелепый дурацкий розыгрыш?
Женщина, стоя перед репродуктором, рыдала [229] .
– У неё муж на западной границе. Пограничник. Надо же, позавчера только уехал.
– Гражданка, да успокойтесь наконец! – начал сердито выговаривать ей парень лет восемнадцати со спортивными значками на груди. – Двух месяцев не пройдёт – и он вернётся! Героем! Орденоносцем!
229
Все реплики и реакция, кроме фразы с фамилией, подлинные.
– Цыплёнок ты, вон шея тонкая! – бросил ему немолодой усач. – Горя ещё не видел! Ой, беда-то какая! – В его глазах стояли слёзы.
– Зато теперь мы им дадим! Теперь немецкие рабочие точно поднимутся и свернут кровопийцу Гитлера!
– Ох, наверное, сами и начали.
– Скажешь, что и города сами бомбили. Соломин, ты что, пива перепил? Думай, что за дурь несёшь!
– А что, ты вспомни, как с финнами было дело! Небось принялись по-тихому молотить Румынию, а отсюда бои и разгорелись. Но не знаю, как немцы могли прорваться в СССР. Явно вредительство или что-нибудь другое.
– Нет, ну вы слышали новость?! Вот будет номер, когда наши их взгреют!
Солнце уже медленно опускалось к горизонту, когда мимо окна вагона промелькнула вывеска «Одинцово». Скоро Москва.
И вот Белорусский вокзал. Поезд, подойдя к перрону, несколько раз дёрнулся и остановился.
Выйдя из вагона, гражданка Ненашева начала озираться. Максим же обещал, что здесь их обязательно встретят. Но никто не подошёл, а Фёдор, что-то буркнув на прощание, ушёл по своим делам.