Шрифт:
– Совершенно верно, сэр, – снова сказал сержант.
Генерал вскинул взгляд и с удивлением обнаружил, что разговаривает с полицейским, а не с закадычным другом в клубе, как он представлял себе, увлеченный собственным красноречием.
– Вам, несомненно, будет жаль потерять ее, сэр, – добавил сержант. – Как я понимаю, они собираются жить не в Англии?
– Юноша намерен поехать в Кению, как он говорит мне, – ответил генерал. – Получил предложение совместно владеть фермой. Неплохая жизнь для молодого человека. Я не одобряю тех, кто болтается в старушке Англии, когда повсюду есть возможность заниматься строительством империи.
Он вдруг замолчал, словно осознав, что слишком разговорился.
– Ну что же, не буду вас задерживать, – учтиво кивнул он и ушел в дом.
Сержант отдал честь удаляющей спине, сел на велосипед и медленно уехал. Как только дом скрылся из виду за поворотом аллеи, он спешился и со вздохом облегчения расстегнул ворот мундира, пробормотав себе под нос:
– Уф, так лучше. Во всяком случае, слава богу, что генералы словоохотливы. Это была весьма рискованная затея, – проговорил он, покатив дальше, – но все же кое-что я разузнал. Женитьба, деньги, Кения. Но как это все увязывается?
За воротами его догнала полицейская машина. Когда она остановилась, из нее вышел начальник полицейского участка.
– Я не одобряю, когда мои сержанты разъезжают по дорогам в таком неопрятном виде, – сказал он с наигранной строгостью и улыбнулся. – Садитесь в машину, Маллет. У меня есть кому привезти велосипед вместо вас.
– Спасибо, – ответил Маллет. – Еще немного, и эта форма на мне, наверное, лопнула бы.
В машине начальник полиции заметил:
– Между прочим, мы разыскали собаку, причинявшую убытки.
– Это хорошо, – ответил Маллет. – И поставьте в известность об этом мисс Дженкинсон. Не стоит заставлять ее волноваться без надобности.
Говоря это, он не мог не почувствовать себя лицемером.
В это время Сьюзен заканчивала длинный постскриптум к своему письму.
«Дорогой, – писала она, – после того как я завершила это письмо, произошло нечто странное. У нас был полицейский, сержант, и задавал вопросы о Ганди в связи с убийством овец! Подумать только, будто мой бедный ягненочек станет нюхать отвратительную огромную овцу. Конечно, я сказала ему, что все это чушь, и тогда он стал спрашивать, что я делала в разные дни, в том числе в пятницу. Конечно, я рассказала ему о нашей чудесной прогулке верхом по Меловым холмам в тот день и как Ганди все время был с нами. И потом, дорогой, ты, наверное, сочтешь меня полной идиоткой, но он поинтересовался, кто ты такой и можешь ли подтвердить алиби Ганди, или как это там называется. А затем – сама не знаю почему – я рассказала ему все о тебе и как мы обнаружили, что можем пожениться намного раньше, чем думали. О боже, я чувствую себя последней негодяйкой, что говорила о наших личных делах со здоровенным краснолицым полицейским. Как будто это кого-то волнует, кроме нас с тобой! Прости меня, что я такая конченая дура. У меня из-за этого такое мерзкое чувство, потому что, видишь ли, должна тебе признаться, мне стало немного не по себе, когда ты сказал про деньги. Это замечательно – иметь их и все, что они означают, но, дорогой, почему ты делаешь из этого тайну? Если честно, иногда меня это пугает. Мне не по душе, что есть что-то такое, связанное с тобой, чего мне не полагается знать. И еще, когда здоровенный толстый полицейский начал задавать вопросы о тебе – он был немного не похож на обычного сержанта, правда, намного вежливее и более образованный, – думаю, я наболтала ему гораздо больше, чем хотела. Дорогой мой, скажи мне, не связано ли с этими деньгами что-то такое – ты знаешь, что я имею в виду, о чем полиции не следует знать? Мне безразлично, что это, честно, я только переживаю за тебя. Напиши поскорее, пусть только чтобы сказать, что я психованная маленькая дурочка. Меня одолевают глупые страхи просто потому, что я очень люблю тебя…»
Остальное в письме к делу не относится.
– Этот сержант много говорил, – заметил генерал за ужином. – Не люблю болтливых людей. – Он зачерпнул ложкой суп. – В чем все эти политики ошибаются относительно Индии, так это…
Тема Индии за столом продолжалась до самого десерта.
Глава 18
Улика на Маунт-стрит
Воскресенье, 22 ноября
Потоки дождя, подгоняемые порывами холодного ветра, заставляли прохожих скорее бежать в укрытие, когда Маллет свернул на Маунт-стрит. Такое утро не располагало к тому, чтобы без нужды выходить из дома и долго находиться на улице, но инспектор немного задержался у продрогшего и промокшего уличного торговца, стоявшего на тротуаре. Он бросил шестипенсовик в лоток, взял коробок спичек и, вскинув брови, вопросительно посмотрел человеку в глаза.
– Дюпен вошел полчаса назад, – негромко проговорил торговец.
– Один?
Торговец кивнул и заунывно протянул, когда кто-то прошмыгнул мимо:
– Спасибо, сэр, храни вас Господь.
Маллет сунул коробок в карман и перешел безлюдную улицу. Дом, к которому он направлялся, находился почти напротив, и стороннему наблюдателю могло показаться странным, что, только достигнув противоположной стороны и оказавшись в каких-то двух метрах от двери, он раскрыл зонт, который держал в руках. Проявляя излишнее невнимание к другим прохожим, он держал зонт прямо перед собой. В этот момент из дверей дома вышли два человека. Они на мгновение остановились, посмотрели направо и налево и сели в двухместную машину, стоявшую у края тротуара. Не впервые Маллет мысленно поблагодарил неизвестного изобретателя зонта, снабдившего нас надежной и непроницаемой маской, которой можно незамедлительно воспользоваться, по крайней мере, девять дней из десяти английской зимой, не вызывая ни малейшего подозрения. С точки зрения детектива, чтобы довести его до совершенства, требуется всего лишь искусно проделать в шелке прорезь. Миссис Маллет никак не могла понять, почему ее муж упорно отказывался починить свой зонт.
Дюпен, а кто с ним? Этим вопросом задавался инспектор, ставя в прихожей зонтик и слыша, как на улице удаляется шум мотора. Тощий, рыжеватый, не слишком хорошо одет, с щетинистыми усами – капитан Илз, надо полагать. Но лучше запомнить номер машины – VX 7810.
Маллету для запоминания факта или имени достаточно было негромко произнести его. После этого оно сохранялось более надежно, чем если бы было записано в дюжине блокнотов.
– Миссис Илз дома? – спросил он у швейцара.
Тот кивнул и произнес:
– Дома, можете не сомневаться.
В его голосе прозвучало что-то вроде презрительной усмешки всезнайки, что Маллету-человеку было крайне неприятно, а для Маллета-детектива представляло интерес, как и все необычное.
– Тогда отвезите меня на лифте наверх, – резко сказал он.
– Очень хорошо, сэр. Это на третьем этаже. Сюда, пожалуйста.
Горничная, открывшая дверь на звонок Маллета, была молода и хороша собой, но ее внешность портило брезгливо-безразличное выражение, бывавшее на лицах слуг при определенных обстоятельствах, и только при этих обстоятельствах.