Оказалось, Исаев думал о том же.

— На кой ему пиджак-то сдался? — сказал он вслух.

— Может, не хотел терять времени — рыться в карманах? Оставил на потом? — Чекалин и сам не больно

верил этому своему предположению, но — нужно же хоть от чего-нибудь отталкиваться!

И точно: Исаев мгновенно отыскал уязвимое место:

— Позволь, а раздевать покойника — на это не нужно время? Уж не говорю о том, что все в крови... процедура крайне, я думаю, неприятная.

— Да, неувязка какая-то, — согласился Чекалин* но

про себя подумал, что, может, эта несомненная неувязка и является как раз чем-то определяющим в психологическом облике преступника. Если не особо вдаваться в дебри психоанализа, а только то взять, что на поверхности, и то улов немалый: окажись на месте убийцы

матерый какой преступник — едва ли стал бы возиться с пиджаком, из страха хотя бы испачкаться в крови. Да и рядом с постом ГАИ только по неопытности можно избавляться от трупа. Стало быть, не исключено, что для убийцы это — первое такого рода преступление; да, сказал себе Чекалин, такой поворот дела тоже надобно иметь в виду.

Для розыска преступника еще одна деталька могла иметь решающее значение. В машине были обнаружены два папиросных окурка, оба от «Беломора», оба с характерным прикусом бумажного мундштука. Конечно, курить, и притом именно «Беломор», мог и водитель такси (все это, понятное дело, в свой срок будет установлено). Возможно также, что обе эти папиросы выкурил кто-либо из пассажиров (хотя, по совести, это маловероятно, чтобы за сравнительно короткий рейс в городе кто-нибудь успел кряду выкурить две папиросы). Но не менее вероятно и то, что характерный прикус мундштука принадлежит именно убийце. Эксперты с величайшим тщанием уложили окурки в коробочку: как знать, может быть, этим окуркам суждено будет стать одним из весомых вещественных доказательств... Спустя несколько минут Чекалин почти не сомневался уже, что окурки имеют прямое отношение к убийце: в грязи, около машины, валялась, затоптанная уже, пустая пачка от папирос «Беломер» — надорванная и смятая. Случайность? Нет, Чекалин не верил в такого рода совпадения. К тому же мало кто теперь курит папиросы, на тысячу один, пожалуй...

Осмотр машины и всего того, что лаконично именуется местом происшествия, закончился уже затемно: в

марте темнеет рано. В управление Чекалин приехал в начале восьмого вечера. У кабинета его уже ждали два человека — армейский прапорщик, не иначе, тот самый, из ВАИ, и незнакомый старшина милиции.

— Силков? — спросил у него Чекалин.

— Так точно, прибыл по распоряжению майора Фирсова! — вскочив с места, громко отрапортовал тот.

— Хорошо, подождите, я пока с прапорщиком побеседую.

3

Прапорщик (звали его Ильин) был огромен, где-то под метр девяносто и в плечах, как говаривали в старину, косая сажень. Чекалин, едва глянул на него, тотчас вспомнил об отпечатках сапог около такси: если кому и могут принадлежать сапоги сорок пятого размера, так разве что такому вот богатырю. Но об этом потом, решил Чекалин, главное, не забыть, вернуться.

Чекалин придвинул прапорщику пачку сигарет:

— Курите.

— Спасибо, не балуюсь.

— Бросили?

— Нет, не начинал.

Чекалин улыбнулся в душе: получалось, что, предлагая прапорщику закурить, он как бы исподволь выведывал, не курит ли тот папиросы «Беломор»; папиросники обычно отказываются от сигарет, слишком слабые они для них. Но нет, правда же, он и в мыслях не имел ничего такого. Просто самому до смерти курнуть захотелось, ну и предложил прапорщику — из вежливости... Однако ж — так или иначе — круг лиц, которым могли принадлежать окурки «Беломора», сократился, пусть хоть на одного человека...

Чекалин попросил прапорщика Ильина подробно и последовательно, по возможности не упуская ни малейшей подробности, рассказать обо всем, что связано с обнаруженным под откосом такси и находившимся в машине пассажиром. Добросовестность, с которой Ильин отнесся к этой просьбе, может быть, несколько даже чрезмерной была, но Чекалин не перебивал его, не торопил: по крайней мере, была гарантия, что прапорщик нужное не упустит.

— Я так считаю — случайно заметил я ту машину. Даже не то что заметил — так, почудилось вроде. Дело, значит, так было: выехали за черту города, я хотел до дорожной развязки проскочить, но тут посмотрел я на часы — шесть часов или около того. Нет, думаю, надо назад поворачивать, а то Михеич (это я так рядового Михеева, водителя «газика», про себя называю) останется без завтрака, так и протопает до обеда голодный. Поехали в часть, говорю ему, разворачивайся. Ну, Михеич мой сбавил ход, иначе никак, снежный накат, что каток твой, при повороте начнет с края на край бросать. Сбавил, значит, он ход и давай к обочине прижиматься, чтоб для разворота больше места иметь, на снежный наст даже въехал. Тут мне и почудилось что-то серенькое внизу, под откосом.

— Что — фары осветили машину? — уточнил Чекалин.

— Нет. Такси внизу, мы наверху — как фарами до

станешь? Свет от фар, я так понимаю, поверху шел, а от него, от света этого, блик какой-то или отсвет, что ли. Ну и мелькнуло что-то в глазах. А тут еще — след от машины увидел в снежном насте. Чудной след — прямехонько вниз! Стоп, говорю Михеичу, что-то не так тут, включай фару-искатель. Вышел я из газика, получше разглядел все. Точно — машина внизу. Эй, крикнул вниз, есть там кто живой? Еще и Михеичу велел: посигналь, мол. Ну это я так, для порядка. И в голове не было, что там есть кто-то. И вдруг слышу — голос оттуда, снизу: «Алле, кто там?» Я в ответ: «У тебя там что, авария?» А он: «Да что-то вроде того». Спустился я с откоса — по-лыжиому, елочкой. Рядом с машиной — парень. Волосы светлые, без шапки. Спрашиваю: «Не замерз?» Отвечает: «Малость есть».