Опять говорю: «Как тебя, мужик, угораздило?» — «Да вот, — отвечает, — с дружком, таксист он, катались».— «А где он?» — спрашиваю. «В таксопарк, — говорит, — пошел, с начальством договариваться». Я, помню, пошутил еще: «А тебя заложником, что ли, оставил?» Смеется: «Да, нет, покараулить пока попросил». Я ему: «В сосульку, друг, превратишься». А он: «Это, — говорит, — запросто». И еще: «Может, до автобуса добросишь меня?» — «А что, — говорю, — давай, не жалко». Я его решил на пост ГАИ доставить. Вообще-то не обя

зан, машина гражданская, но мы с этим не считаёмсй, помогаем друг дружке. А мне парень этот немного чудным показался. Нет, так вроде ничего такого, ну, может, запашок перегарный, — только вот в глазах что- то, страх не страх, но вроде чего-то ждет; напряжение в глазах — вот1 Правда, и замерз он, судя по всему, здорово, как окаменел весь. Ну, привожу я его на пост ГАИ...

Чекалин все ждал, когда прапорщик о Михеиче, водителе своем, заговорит: для чего тот вниз спускался. Вмятины-то, следы около такси от двух ведь пар армейских сапог остались, от двух! Притом разных размеров!.. Ну, а если не Михеич оставил следы — значит, кто-то еще побывал около машины; новое тогда, первостепенной при том важности, обстоятельство... Да, хочешь не хочешь, а придется прервать прапорщика, уточнить эту деталь.

— Одну минуточку, Ильин. Вы один спустились вниз или вместе с водителем?

— Один. Не хотелось «газик» без пригляда оставлять. Да и для страховки — мало ли что! — ему лучше было наверху остаться. Верно?

— Все верно, Ильин. Но я вот почему задал свой вопрос. Внизу, около такси, отчетливо видны отпечатки двух пар солдатских сапог. Одни — огромные, вероятно, ваши, примерно сорок пятый размер. Другие — сорок первый — сорок второй размер. Вот я и подумал — не его ли, не Михеича ли вашего, сапоги?

— Конечно, его! — сказал неожиданно прапорщик. — Чьи же еще!

— Но ведь вы сказали...

— Так вы ж спросили — один я спускался или вместе с ним. Спускался я один, а он в это время наверху был. А потом, когда мы с тем парнем наверх поднялись, я послал туда Михеича...

Чекалин был недоволен собой. Вот что значит неточно поставить вопрос! Если бы по-человечески спросил: спускался ли и водитель к такси? — не пришлось бы меж трех сосен блуждать. Что досаднее всего — могло и так ведь получиться, что вообще уплыла бы столь необходимая информация...

— Зачем? — спросил Чекалин. — Михеича послали зачем?

Парень этот сказал, что перчатки в машине оставил. Я поостерегся его от себя отпускать, вдруг, подумал, бежать вздумает. Вот и послал Михеича.

— Он нашел перчатки?

— Да. На сиденье водителя, сказал, лежали.

— Простите, я перебил, — сказал Чекалин. — Значит, привезли вы парня на пост ГАИ... Кстати, по дороге он говорил что-нибудь?

— Нет. Да там и ехать было — всего ничего, метров пятьсот. Хотя нет, вспомнил: попросил закурить.

Я-то некурящий, а Михеич удружил ему. Спички у парня свои были...

— А что Михеич курит — сигареты, папиросы?

— Без понятия. По-моему, сигареты. Сейчас, по-моему, все сигареты курят, — нет?

— Пост ГАИ, — сказал Чекалин. — Как там было все? Кто дежурил?

— Старшина дежурил. Тот, что в коридоре сейчас сидит. Силков фамилия, давно знаем друг друга. Вот, говорю, Силков, авария у тебя под носом, такси под откосом; смешно так получилось, стихами вроде. Он показал на парня, спрашивает: а это кто, водитель? Нет, отвечаю, назвался пассажиром. Ладно, говорит, разберемся, подожди, не видишь, занят? Там, в стекляшке у него, правда, какой-то мужчина был, нарушитель, я так понимаю. Силков ему что-то насчет соблюдения правил втолковывал, все просечку сделать грозился. Послушал я с минуту — надоела мне эта самодеятельность. Мне водителя рядового Михеева к завтраку, понимаешь, доставить надо, а он, Силков, ерундой тут занимается, начальника из себя корчит! Наклонился к нему, говорю на ухо: обрати, Силков, внимание — пассажир «под банкой», водитель, говорит, дружок его, тоже, поди, пьян, выясни, что к чему, задержи парня. А Силков отвечает: не пассажира наказывать надо, а водителя. В таксопарк, говоришь, пошел? Никуда не денется, вернется! Тут я его и прижучу! И к парню: как фамилия шофера, дружка твоего? Силантьев, отвечает. Ну, добро, говорит Силков, некогда мне сейчас с тобой вожжаться, поважнее дела есть, мотай-ка ты отсюда подобру- поздорову!.. Парень повернулся и, знай себе, пошел. Прямо к троллейбусной остановке.

— Я попрошу вас описать парня.

— Светлые волосы, я уже говорил. Очень белый, прямо в глаза бросается. Темная куртка на нем нейлоновая.

— Черная?

— Нет, наверное, темно-коричневая. Шарф тоже темный. Без головного убора. Худощавый, высокий.

— Выше вас, ниже?

Прапорщик даже фыркнул:

— Ну — выше! По плечо мне, метр восемьдесят примерно.

— Как причесан?

— Шевелюра вверх зачесана, чуть вбок. Цвет глаз? Нет, не обратил внимания. Да, вот что бросилось! Кожа на лице — чистая, гладкая, белая, прямо прозрачная, любая девица позавидует. Симпатичный? Да, располагающая внешность.

— Какие-нибудь особые приметы? Шрам, бородавка, усы...

— Н-нет...

— Примерный возраст?

— Года двадцать два — двадцать три.

— Случись увидеть его — узнаете?

Задумался на минутку:

— Да, конечно.

— Просьба к вам. Сапоги на вас — вы и утром в них были?

— Да.

— Очень хорошо. Зайдите, пожалуйста, к нашим криминалистам — я сейчас позвоню им. Они сняли отпечатки — там, у машины. Пусть сличат с вашими сапогами. — Чекалин набрал номер телефона экспертов. — Федотов, через пару минут к вам заглянет один товарищ, Ильин его фамилия... — Положил трубку. — Еще вот что. Михеич ваш тоже очень нужен. Сможете завтра, до обеда, обеспечить его явку?