Расстройство, которое при этом понесет гарнизон, дает неисчислимые выгоды неприятелю при штурме, который, вероятно, затем последует. Возможна ли при этом надежда на успешное сопротивление?

Положим даже, что полный успех увенчает наши усилия, потеря неприятеля нисколько не решает участи экспедиции; после такой почти невероятной для нас удачи положение неприятеля не сделается нисколько хуже нынешнего, – у него останутся те же средства для береговых операций; а Черноморский флот окончательно не будет существовать; корабли, расположенные на позиции, выдержав, как я уже сказал, самый удачный бой, вероятно, не будут в состоянии принять участие в нынешней войне до ее окончания; остальные же затем суда, как совершенно беззащитные, будут разрушены или сожжены.

Предполагая удачу, естественно, надо взять и другую сторону: если неприятельские корабли утвердятся на рейде, то, кроме того, что мы потеряем Севастополь и флот, мы лишимся всякой надежды в будущем; имея Севастополь, мы будем иметь и флот; однажды же отданный – отнять без содействия флота невозможно, а без Севастополя нельзя иметь флота на Черном море; аксиома эта ясно доказывает необходимость решиться на всякие меры, чтобы заградить вход неприятельским судам на рейд и тем спасти Севастополь.

Прибавлю ко всему сказанному, что потеря Севастопольского гарнизона – естественное следствие появления неприятеля на рейде, лишит армию весьма значительной части необходимых и прекрасных войск, а флот – огромной массы сословия, которое развивалось в продолжение полутора века.

Может быть, в. с-ть найдете в этом изложении односторонний взгляд моряка, но, тем не менее, я уверен, что вы отдадите справедливость прямодушию, с которым оно писано; конечно, только полное и глубокое убеждение заставило меня возвысить свой голос перед в. с-тью, – не мне решать вопросы столь сложные.

Но если вы найдете хотя немного истины во всем, мною сказанном, то для собственного вашего спокойствия позвольте обсудить его в военном совете. Этим средством вы положите конец опасениям тех, кому известно настоящее положение затопленных кораблей, или, в противном случае, решитесь без душевного беспокойства на меры, указываемые необходимостью.

Чрезвычайные обстоятельства, в которых мы находимся, послужат мне оправданием перед в. с-тью в настоящем моем поступке.

На основании приказа командующего военно-сухопутными и морскими силами в Крыму господина генерал-адъютанта бар. Остен-Сакена, от 18 февраля за № 57, вступив в командование гарнизоном Севастополя, объявляю об этом по войскам гарнизона.

По воле г. начальника Главного морского штаба е. и. в., сообщенной мне в отношении за болезнью главнокомандующего военно-сухопутными и морскими силами в Крыму [135] , г. генерал-адъютанта бар. Остен-Сакена № 2536, я сего числа вступил в отправление должностей командира порта и военного губернатора г. Севастополя.

О чем по Севастопольскому порту объявляю.

Г. командующий гарнизоном, осматривая отделения оборонительной линии, заметил, что, кроме 4-го отделения, в прочих на линии чины не осматриваются медиками, чрез что допускается развиваться болезням, в особенности чесотке и цинге, почему просит гг. начальников отделений оборонительной линии принять строгие меры, чтобы нижние чины были непременно осматриваемы, как можно чаще, медиками и не менее двух раз в неделю, для чего могут быть назначаемы медики – на 1-е отделение от Волынского егерского полка и Минского пехотного полка, на 2-е отделение от Тобольского пехотного и Томского егерского полков и флотского ведомства, а на 3-е отделение от Охотского егерского полка и морского ведомства.

Вице-адмирал Нахимов во все время 165-дневной осады Севастополя, сначала не принадлежа к ее обороне, потом с 28 ноября в качестве помощника и замещения меня в случае смерти или раны, чрезвычайно способствовал успешной обороне Севастополя: блистательною неустрашимостью, влиянием на войска, приобретенною любовию и уважением, неусыпною деятельностью, доходящею до того, что непрестанным осмотром бастионов, редутов, батарей и траншей ему известно направление орудий в каждой амбразуре.