Спи…

Вернувшись на место, Гордеев сел в кресло, посмотрел еще раз на француженку, вспомнил, как она отчаянно сопротивлялась джихадистам и подумал, что не хотел бы такого же беспредела у себя дома, в Советской Конфедерации. Нет, лучше уж мы их, чем они нас… лучше мы их… мы их… мы…

Мысли вдруг потеряли осознанную четкость, и Роберт сообразил, что начал клевать носом. Он хотел подняться, выглянуть в коридор и попросить еще одну чашечку кофе, но глаза закрылись против воли, время вдруг замедлилось, а затем и вовсе потекло вспять, и страж провалился в небытие…

Когда Роберт открыл глаза, он обнаружил себя стоящим перед семиярусной китайской пагодой, сделанной, кажется, из желтого кирпича. Она находилась на склоне холма, плавно перетекающего в равнину, покрытую густой травой. Где-то журчал ручей, а в листве непривычно зеленого дерева, расположенного сзади здания, пели невидимые птицы. Звеньевому сразу же понравилось это место. Так бы нырнуть в мягкую траву, вдохнуть наполненный густой свежестью воздух и, созерцая безмятежные молочные облака, застывшие в пронзительно синем небе, навсегда остаться недвижимым, беспамятным и безымянным. Не хотелось быть больше Робертом Гордеевым. Вообще никем не хотелось быть.

Однако звеньевой заметил чернеющий вход, и тут же неодолимая сила потащила его внутрь здания.

"Если бы я не имел имени, — подумал Роберт, — я бы остался здесь, мне даже сопротивляться бы не пришлось, просто не за что меня было бы зацепить".

В мгновение ока звеньевой оказался внутри небольшой комнатки, посередине которой стоял низкий темно — желтый столик. За столиком прямо на полу сидел добродушно улыбающийся китаец с бородкой, длинными волосами и залысиной, и Роберт сообразил, что это Лао — Цзы.

Мудрец сделал приглашающий жест, и Гордеев сел напротив него. Тут же сами собой возникли вопросы, так мучившие стража все последние месяцы.

— Осмелюсь ли я спросить у Вас, Преждерожденный, — тихо и почтительно заговорил звеньевой, — не потому ли я оказался перед Вашим благородным ликом, что сбился с пути и имею неправильное имя? Не потому ли я здесь, что путаю себя с собственными психозаготовками? Не потому ли, что не могу пересилить страсть к некой девице? Не потому ли, что, позабыв о ней, опасаюсь потерять себя и больше никогда не найти? Не потому ли, что боюсь, что личные интересы одолеют интересы общие, и я окажусь предателем?

Лао — Цзы ничего не ответил, лишь улыбнулся и провел рукой над столом. Только сейчас Роберт заметил лежащую перед собой карточку с напечатанными рядами цифр, на которых стояли деревянные бочонки. Рядом лежал мешочек с надписью "Русское лото".

Гордеев понял, что от него хочет мудрец, потянулся правой рукой к мешочку и вытащил оттуда бочонок с цифрой "7". Это не удивило звеньевого. Скорее наоборот, так и должно было быть. Семерка… вечная семерка. Она преследует его постоянно.

Роберт поставил фишку на пустующую клеточку, а Лао — Цзы протянул ему книгу. Звеньевой принял подарок, почтительно поклонившись. Это оказался священный трактат даосов — Дао дэ дзин. На русском языке. Обложка была приятна на ощупь. Мягкая, нежно — зеленого цвета. Гордеев открыл книгу, нашел чжан под номером семь и прочитал вслух:

Небо и земля — долговечны. Небо и земля долговечны потому, что они существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечными.

Поэтому совершенномудрый ставит себя позади других, благодаря чему он оказывается впереди. Он пренебрегает своей жизнью, и тем самым его жизнь сохраняется. Не происходит ли это оттого, что он пренебрегает личными интересами? Напротив, он действует согласно своим личным интересам.

Роберт попытался сообразить, что означает прочитанное, и как оно согласуется с заданным вопросом. Быть долговечным, живя не для себя… пренебрегать жизнью, сохраняя ее… отбросить личные интересы, тем самым действуя в своих интересах…

Неужели это и есть ответ на все вопросы?

Звеньевой с сомнением взглянул на Лао — Цзы и спросил:

— Преждерожденный, разъясните мне, глупому стражу, что значат эти слова. Значит ли это, что существуя не для себя, я позабуду о себе и потому никогда не перепутаюсь с собственными психозаготовками? Значит ли это, что пренебрегая своей жизнью, я отрину от себя страсть к некой девице? И останусь ли я самим собой, позабыв о личных интересах? Не лишусь ли пути? Да и каков может быть путь у стража?

И вновь Лао — Цзы, улыбаясь, ничего не ответил и лишь указал движением кисти на мешочек с надписью "Русское лото". Роберт второй раз потянулся к мешочку и вытащил бочонок с цифрой "77". Пролистав книгу, звеньевой нашел чжан с соответствующим номером и зачитал его:

Небесный путь напоминает натягивание лука. Когда понижается его верхняя часть, поднимается нижняя. Он отнимает лишнее и отдает отнятое тому, кто в нем нуждается. Небесный путь отнимает у богатых и отдает бедным то, что отнято. Человеческий же путь — наоборот. Он отнимают у бедных и отдает богатым то, что отнято. Кто может отдать другим все лишнее? Это могут сделать только те, которые следуют пути. Поэтому совершенномудрый делает и не пользуется тем, что сделано, совершает подвиги и себя не прославляет. Он благороден потому, что у него нет страстей.