Шрифт:
Мы не стали изображать веселье и устраивать праздник: так девочка скорее заподозрила бы неладное. Мы просто вели себя, как всегда. Хорошо еще, Бэр и Хок остались с Егерями и не участвовали в общем «представлении», иначе Юли могла и уличить нас в обмане, потому что когда четверо взрослых людей делают вид, что ничего не происходит, а сами стараются не встречаться взглядами друг с другом, даже кроха поймет: близится беда. А тревожить малышку в последний день ее жизни было бы еще худшим преступлением, уж точно не заслуживающим прощения…
Чуть на небе затеплится рассвет, Ступит по краешку крыш, Мать вздыхает: когда же все успеть? Скоро проснется малыш, Страхи оставит в ночи, Темной, как злая гроза, Солнца встречая лучи, Смело откроет глаза И улыбкой беспечной души Озарит каждый миг суеты: Скоро утро, и надо спешить Позабыть и придумать мечты...Медленные удары сердца постепенно подчинялись ритму песни, тягучему и переливчатому, а дыхание выправлялось, становясь если и не глубже, то размереннее.
Пустота такими же медленными и осторожными, как слова, шажками, двинулась внутрь тела ребенка, поедая зараженные ткани и жидкости. Но чтобы Юлеми не чувствовала, как умирает, я первым делом отсек от Кружева Разума те фрагменты, которые обеспечивают передачу ощущений, а потом уже сосредоточился на крови и всем остальном.
Девочка была необратимо больна: Кружево Крови почти полностью состояло из прозрачных ручейков, несущих отраву во все части тела, которые тоже были поражены более чем наполовину. Собственно, жить Юли оставалось немногим более двух недель, а может, и этот срок был только моей фантазией. Но даже четко осознавая бесстрастную правоту фактов, я не мог отделаться от мысли, что убиваю…
Вспыхнут алым румянцем небеса От колесницы огня. Тени Судеб на призрачных весах Встретят тебя и меня, И поцелуями снов Лягут на землю шаги, А мать прошепчет одно: Крепче себя береги! По просторам бескрайних миров Разбросав, как игрушки, людей, Зачарованный жизнью-игрой Тихо спит до утра юный день...Чем меньше крови оставалось в маленьком теле, тем больше слабела девочка, погружавшаяся в вечный сон. Она не чувствовала боли, утонув сознанием в магии песенного ритма, который, впрочем, я не мог бы выдержать точно, если бы Мантия не пела вместе со мной, направляя мелодию.
Тук. Тук. Тук. Сердце билось через слог. А когда песня стихла, оно остановилось. Навсегда.
А вместе с ним замерло и сердце тени, которая была мной и не мной. Тени, которая покрывалом окутала тело девочки, провожая юную душу за Порог. Но не смогла отпустить одну и шагнула следом, держа доверчивую маленькую ладошку в своей руке…
Как личинки короедов проделывают извилистые проходы в древесных волокнах, так и Пустота, пожрав отравленные ткани, ничего не оставив взамен: тело ребенка, лишенное крови и большой части мышц, почти ничего не весило. Завернутые в покрывало останки, потерявшие последнее сходство с Юлеми, были только прахом. Ничем, кроме него. А прах должно вернуть туда, где его место. В море.
Закат выдался тихим и покойным, как будто природа скорбела вместе со мной над безвременной кончиной. Впрочем, любая смерть происходит не вовремя, неважно, в юном возрасте или после долгих лет. Ниточка судьбы обрывается, больно ударяя по всем, с кем была связана, и сердца горько сжимаются, обвиняя мир в несправедливости. А что мир? Разве он виноват? Нити Гобелена не могут прирастать бесконечно, и чтобы родилось нечто новое, должно уйти устаревшее, отжившее свой век, гордо или бесславно. Но все это легко сказать, приводя неопровержимые доказательства, зато когда сам сталкиваешься с нелепой, спровоцированной смертью, забываешь о мудрости и терпимости, наполняясь гневом.
Конечно, некромант не испытывал к Юлеми личной неприязни. Откуда? Мне почему-то кажется, если бы ему был важен результат проводимого опыта, дети вряд ли были бы затронуты. В самом деле, для чего могут понадобиться их тела, слабые, неоформившиеся, годные разве только на то, чтобы производить… Хм. А вот о разведке я забыл: маленькие люди редко вызывают подозрение у взрослых, чем легко воспользоваться при сборе информации. Не говоря уже о том, что ребенка подпустит на расстояние удара даже опытный воин, если не почувствует угрозы. А если это будет ветеран, не успевший обзавестись семьей и потому трепетно относящийся к детям… Страшно подумать, как могли бы развиваться события. Ведь если целью некроманта было месторождение «Слез Вечности»…
Егеря — закаленные бойцы. Прошедшие огонь и воду по много раз взад и вперед. Но что они предприняли бы, увидев не привычного врага, а малолетних крох? Поднялась бы у кого-то из них рука прежде, чем сопротивление стало бы бесполезным? Даже зная, что идущий к тебе ребенок — убийца, трудно действовать без сомнений и колебаний. Потому что кроме знания необходимы еще и чувства. Разум не всегда является хорошим помощником: иной раз тщательно выверенные суждения терпят поражения, столкнувшись с простотой и кажущейся нелогичностью ощущений. Видя перед собой врага нужно не знать это, а чувствовать, и вот тогда легко уничтожишь хоть гиганта, хоть карлика. Но если в твоем сердце нет нужных чувств… Разум способен лишь придать действиям окончательный вид, огранить их, как драгоценный камень, но все начинается в сердце и только там.