Шрифт:
Этим вечером — ничего.
Никаких «Эй, Руб, ты не спишь?».
Ни «Конечно, блин, нет!».
Безмолвие.
Безмолвие, Руб и я.
И темнота.
Хотя он не спит. Я чувствую. Чувствую это, не видя.
Из кухни никаких голосов. Нет иного мира, кроме вот этого.
Этой комнаты.
Этого воздуха.
Этой бессонности.
12
В полудреме субботнего утра мне снятся женщины, плоть и драки.
Первые нагоняют на меня страх.
Второе — волнение.
Третье — еще больше страху.
Я укрыт одеялом с головой. Сверху торчит только мой человеческий хрюндель, чтобы можно было дышать.
— Идем бегать? — спрашиваю я у Руба через комнату.
Он что, еще спит?
— Руб?
Ответ.
— Неа, сегодня не идем.
«Отлично, — думаю я. — Пускай это одеяло пропитано страхом, все равно под ним тепло и хорошо. И вообще, похоже, нам следует передохнуть».
— Но вообще попозже я собираюсь поработать, — продолжает Руб, — поработать над джебом. А потом поиграем в «один кулак»?
— Я думал, мы с этим завязали. Как ты сказал маме.
— Ну, не завязали. Я передумал. — Он поворачивается на другой бок, не замолкая. — Тебе тоже не помешает отточить джеб, знаешь ли.
Это правда.
— Лады.
— Вот и не бухти.
— Да я ничего. — Это правда. — По-любому прикольно. Как в прежние деньки.
— Вот именно, блин.
— Ладушки.
И мы снова спим. Что до меня, то у меня снова плоть, драки и женщины. А куда, интересно, возвращается Руб? Когда мы встаем, и день идет своим чередом, предки и Сара отправляются к Стиву посмотреть, как он там. Золотая возможность потренироваться. И мы ее не упускаем.
Мы, как теперь всегда делаем, лезем через ограду и забираем Пушка.
Шавочка смотрит бой с нашего заднего крыльца. Облизывая губы.
Мы кружим по двору.
Руб достает меня, но я достаю в ответ. Он чаще попадает в цель, примерно на каждый второй его точный удар я отвечаю точным своим. Он слегка огорчен.
В перерыве он говорит:
— Мне надо двигаться быстрее. Когда мне бьют прямым. Быстрее блокировать.
— Ага, но у тебя что бывает на ринге, — говорю я ему. — Ты проводишь джеб или два, а потом добавляешь левой. Твоя левая всегда быстрее, чем их встречные.
— Понятно, но что если мне попадется чувак с по-настоящему хорошим встречным? Тогда беда.
— Сомневаюсь я.
— Да ну?
И мы занимаемся еще и потом меняемся перчатками, забавы ради. Как в прежние деньки, именно. По одной перчатке у каждого, кружим по двору, обмениваемся ударами. Улыбаемся ударам. И полученным тоже улыбаемся. Мы не слишком увлекаемся, завтра у нас обоих бои, так что обходится без синяков и крови. Занятно, думаю я, пока мы, пригнувшись, топчемся, и я наблюдаю за Рубом, который пригибается с таким вот особенным видом. Полного довольства. Занятно: когда мы во дворе сходимся в одноруком бою, именно тут я и чувствую себя ближе всего со своим братом. Тут я лучше всего понимаю, что мы братья и всегда ими будем. Я чувствую это, наблюдая за Рубом, и когда он ухмыляется мне лукавой ухмылкой Рубена Волфа, Пушок бросается на него, Руб шутливо с ним дерется, давая обхватить лапами его одиночную перчатку.
— Чертов Пушок, — хмыкает Руб. Такие вот проблески.
Потом все входит в нормальный для последнего времени ритм.
Мы сидим в комнате, Руб отгибает истертый угол ковра рядом с моей кроватью. В одном конверте его деньги. В другом мои. У него три с половиной сотни. У меня примерно сто шестьдесят. Руб выиграл семь боев из семи начатых. Мое бабло — две победы, остальное — чаевые.
Руб сидит на кровати, пересчитывает деньги.
— Все на месте? — интересуюсь я.
— А куда им деться?
— Да я, блин, просто спросил!
Он смотрит на меня.
Если задуматься, так до этого раза довольно давно ни один из нас не повышал голос на другого. А когда-то мы постоянно орали друг на друга. Это было нормой. Почти забавой. Обычным делом. Но вот сегодня это как пуля, врывшаяся глубоко в плоть нашего братства. Это пуля сомнения — пуля неведения.
За окном город считает секунды, пока мы сидим молча.
Одна… две… три… четыре…
Новые слова поднимаются на ноги.
Они принадлежат Рубу.